Фаворит. Том 1. Его императрица - Валентин Пикуль

– Но послушай, Ахмет, это же не повод…

– Не повод! – перебил его реис. – Но у Порога Счастья поводом к войне могут послужить даже украденные подковы с копыт сдохшего осла… Что делать, Алеко, если маркиз Вержен стучит в барабан, а наш султан решил стать мудрым «гази» – победителем!

В приемной Том-Капу прозвенел голос стражника:

– Великий визирь победителя-гази шести стран и семи поясов земли вселенной, да увеличит Аллах славу его, пожелал видеть прахоподобного посла российских гяуров – эфенди Обрескова.

– Да поможет тебе Аллах, – сказал реис, отступая от русского посла, и Обресков шагнул вперед, словно в бездонную пропасть.

* * *

Пост великого визиря самый доходный, но и самый опасный: после отставки, как правило, следует смертная казнь. Надо иметь крепкие нервы, чтобы занимать эту дьявольскую синекуру. Впрочем, к чести турецких визирей, надо сказать, что они обладали нервами толще арканов: заведомо зная, что ждет их в конце карьеры, они грабили так, будто надеялись прожить тысячу лет.

Новый визирь Гамзы-паша встретил Обрескова развалясь на софе, и, когда посол начал традиционное приветствие, он сразу перебил его:

– Все-таки какие мы молодцы, что держим своих женщин в гаремах, как в лисятниках. Женщину нельзя выпускать даже на улицу, а вы, русские, помешались на бабах, коронуя их, когда вам вздумается, и вот результат… У вас в Подолии тридцать тысяч солдат с артиллерией!

– Двадцать, – поправил Обресков машинально.

– А какая, скажи мне, разница?

Разницы никакой, с этим пришлось согласиться.

– Если это вас так тревожит, – заговорил Обресков, придвинув к себе табурет (ибо сесть ему не предлагали), – то я в самых сильных выражениях отпишу о ваших тревогах в Петербург.

– Не дурачь меня! Ты уже слышал, что натворили твои солдаты в нашей пограничной Галте?

Обресков сказал: России не уследить за действиями гайдамаков. Он при этом достал из кармана бумагу и подал ее Гамзы-паше:

– Из нее станет ясно, что французский барон де Тотт, будучи при ставке крымских Гиреев, подкупил галтского пашу Якуба, чтобы тот действия гайдамаков представил в самом ужасном свете…

Великий визирь, скомкав бумагу, зашвырнул ее в угол. Откуда-то из-под софы он извлек большую кожаную сумку с пряжками.

– Что нам твоя писанина? Вот, – он показал бумаги, отнятые в Яссах у дипкурьера Алексея Трегубова, – здесь инструкции, сочиненные императрицей и ее визирем Никитой Паниным, в которых они поучают тебя, как удобнее обманывать Диван и клеветать перед ним… Что ты скажешь теперь, негодный?

Обресков подумал и протянул руку:

– Если для меня писано, так покажите мне это.

– Нет, – быстро убрал бумаги визирь, – теперь выкручивайся сам, без подсказок из Петербурга, а я посмотрю, в какой смешной узел станет завертываться русская гадюка, когда на нее наступят. Ну ладно! Выйди отсюда, а я немножко подумаю…

Обресков вышел в приемную, оттуда спустился в султанский Сад тюльпанов, какому позавидовали бы даже голландцы. Здесь его поджидал прежний визирь, уже дряхлый, в большой чалме.

– Мне очень печально, – сказал он, – что все так заканчивается. Мы не вольны более в своем же доме: маркиз Вержен победил нас. Людовик Пятнадцатый вернул султану гребцов-мусульман с французских галер, а султан вернул гребцов-католиков с галер турецких…

Ах, как высоко в небе порхали сытые стамбульские голуби!

* * *

Удалив Обрескова, визирь принял у себя иностранных посланников, чтобы выявить их отношение к войне с Россией; свой опрос он начал с посла Франции, и маркиз Вержен сказал:

– О! Мой король будет безмерно счастлив, если могущество вашей славной султанской империи укажет России ее жалкое место в великой семье христианских народов.

Броньяр, посол венский, был красноречив тоже:

– Наша благочестивая императрица желает только дружбы с вашим султаном, мудрость которого оживляет меркнущую вселенную. Вена с удовольствием пронаблюдает издали за ослаблением варварской России, чтобы Польша избегла влияния схизматов.

Англия была озабочена своими делами в Америке и в Ост-Индии, а потому ее посол Муррей был содержательно-краток:

– Желая Дивану успехов, правительство моего славного короля охотно примет на себя роль посредника к миру, о котором скоро взмолится несчастная Россия, в ослеплении своем дерзнувшая нарушить величавый покой всемогущего турецкого льва.

Шведский посол сказал, что со времен Карла XII его страна видит в Турции нерушимый оплот мира на Востоке и Стокгольм приложит все старания, чтобы создать напряжение на Балтике, если этому не помешают побочные обстоятельства (и он выразительно посмотрел на посла Англии). Прусский посол граф Цегелин скупо заметил, что его великий и непобедимый король имеет прав на мирное посредничество гораздо более английского короля и за небольшую компенсацию в дукатах он согласен хоть сейчас приступить к делу…

– Ваши ответы, – заключил Гамзы-паша, – вполне достойны мудрости ваших кабинетов. Мне очень приятно, что никто из вас не пожалел этой заблудшей женщины – Екатерины, и пусть она, как последняя нищая цыганка, останется одна ночевать в голом поле… Прошу удалиться – сюда войдет прахоподобный посол московов.

Обрескову он заявил, даже не привстав с софы:

– Между нами все кончено! Ваша страна нанесла жестокое оскорбление верным вассалам нашим – крымским ханам, разрушив их волшебный дворец в Галте, и это вызвало гнев в наших сердцах.

Обресков сказал, что в Галте и дворца-то нет – одни сараи для сена.

– Да и как Россия могла оскорбить вашего вассала Крым-Гирея, если вы сами его преследуете ненавистью?

– Отныне вся ненависть – против вас…

После этого Гамзы-паша объявил России войну.

– От сей минуты, – заявил Обресков, – я слагаю с себя все полномочия и прошу Диван не обращаться ко мне ни с какими деловыми вопросами. Но я верю, что моя страна сумеет с достоинством возразить на все ваши фанаберии пушечными залпами на Босфоре…

Его потащили в Семибашенный замок, где когда-то Византия печатала золотые монеты, а теперь там была тюрьма Эди-Куль. Ворота крепости заранее выкрасили свежей кровью казненных бродяг, кровь еще стекала с них, и капли ее оросили русского посла, входящего в заточение. Следом за ним, пригнув головы под красным дождем, прошли в темницу и советники его посольства. Обрескова бросили в яму, свет в которую проникал через крохотное отверстие наверху… Через это отверстие он наблюдал, как высоко-высоко летают свободные голуби. О боже! Как далека отсюда милейшая Россия, как беззащитна стала юная жена… Крышка захлопнулась.

Откуда взялись царские манифесты к гайдамакам?