Книги онлайн и без регистрации » Историческая проза » Фаворит. Том 1. Его императрица - Валентин Пикуль

Фаворит. Том 1. Его императрица - Валентин Пикуль

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 99 100 101 102 103 104 105 106 107 ... 176
Перейти на страницу:

Екатерина, подумав, велела заготовить два указа:

1) А. В. СУВОРОВУ – присвоить чин бригадира.

2) Г. А. ПОТЕМКИНУ – состоять при дворе камергером.

Пути-дороги этих людей еще не перекрещивались.

Молодые ребята. Кто их знает? Да никто не знает…

* * *

– Пугу-пугу… пугу! – понукал лошадей гайдамак.

Вольная степная птица, он весь в призыве «Гайда!», и редко кто его гонит, чаще он за врагом гонится. Для власти – разбойник, которого петля ждет, для народа – защитник, которому в любой хате уготовано укрытие, чарка горилки и добрый шматок сала. Когда возникла Барская конфедерация, а на шляхах заскрипели виселицы для крестьян украинских, тогда Максим Железняк намочил в дегте рубаху, натянул ее на голое тело, сверху кобеняк накинул и призвал «товариство» постоять за волю общенародную.

Встали от земли стар и млад, говоря:

– Не дай, боже, в щинку померети. Поховали б товарыщы в чистому поли та над тим курганом выпалили б с гарматы: нехай знае вся Краина, що не псина сдохла – то казак вильный сгинул!

Хоронясь в «гущавинах» леса, по балкам да по оврагам, минуя рогатки кордонные, Железняк перешел границу: перед гайдамаками пролегла Правобережная Украина, замученная панством да ксендзами, обобранная догола шинкарями да арендаторами. «Пугу, пугу, пугу!» – от клича этого трепетал мир бусурманский – веками, а теперь шинкари и шляхетство надменное не стыдились бегством спасаться: «Лучше жизнь лыковая, нежели смерть шелковая…» На площадях сел и местечек Максим Железняк показывал народу «золотую грамоту» Екатерины II с печатями и подписями ее личными, призывал:

– Вставай все под хоругви царицыны!

С налету взял Жаботин, потом наскочил на Лисянку и ее взял. А толпа восставших росла, всюду возникали новые отряды, новые атаманы – Журба, Шило, Бандура, Швачка, Пикуль, Саражин, Москаль, Нос и прочие. Брали замки уговором – именем Екатерины II! – а коли не открывались ворота, ломали священные брамы ядрами…

– По велению матушки Катерины постоим все за Украину, отбывать панщину не станем, жито и сено да солома наши отныне будут, кабанов режьте и ешьте… Пугу-пугу-пугу!

Впереди лежала Умань – замок-крепость, личная резиденция киевского воеводы князя Салезы Потоцкого: здесь их ждал Гонта.

* * *

Хороший сотник на Умани – Иван Гонта… Поверх жупана его кунтуш богатый, на нем рукава вразмах откидные – вылеты. Кушак-пас плотно облегал стройное, гибкое тело, а на пасе бренчала кривая дамасская сабля. Вокруг шеи сотника тугие белые воротнички, он их застегивал запонкою с рубином… Пан, да и только!

А вышел Гонта из крепостных, но полюбился князю Потоцкому, тот его грамоте и языкам обучил; умом да храбростью Гонта в сотники вышел. Потоцкий ему деревни свои подарил – Россоши с Осадовкой; богатый дом у пана Гонты, ладная и добрая жинка, загляденье и дочки Гонтовы – портреты семьи уманского сотника висят в храме села Володарки, где Гонта церковным старостой… Но иногда нападало на Гонту раздумье, даже отряхивался:

– Да вжеж що буде, то и буде! А буде, що бог даст…

Шляхта поместная не могла забыть, что Гонта в тех же Россошах мальчиком гусей пас, его шельмовали как хама и быдло. С бритой головы сотника печально спадал оселедец казачий, длинные черные усы свисали вдоль глубоких складок лица…

Меж тем вольные костры гайдамацкие уже осветили дебри окрестные – Максим Железняк подступил к Умани. А крепость была сильна артиллерией, стерегли ее жолнеры и надворные казаки, которыми сам же Гонта и командовал; в базилианской коллегии 400 богословов взялись за ружья, а панство звенело саблями, заседая в цукернях. Знатного пана Цесельского уже предупредили, что Иван Гонта вот-вот переметнется к гайдамакам: родная кровь Железняка ближе ему чужой крови Салезы Потоцкого! Время было нецеремонное. Гонту заковали в цепи, повели на площадь – вешать. Но жена полковника Обуха раскричалась, что по наговорам нельзя людей казни предавать.

– Кого еще любит Салезы Потоцкий, как не Гонту?

Это так, и потому пан Цесельский задумался.

– Ладно, – решил, – веди, Гонта, сотню свою на Синюху…

Глянул Гонта на петлю, что болталась над ним. До самой земли поклонился он доброй пани Обух, крикнув ей по-латыни:

– Бог воздаст счастья детям и внукам твоим!

Прямо с эшафота вскочил на коня и увел казаков в лес, а там на поляне красный ковер разложен, на ковре сидят Максим Железняк с атаманом Шило, горилку пьют. Обрадовались оба:

– Эге, сотник! Садись рядом с нами…

Гонта и Железняк наказали Шиле взять сотню гайдамаков и скакать к городу Балта, куда сбегались все конфедераты барские после разгрома. Кого настигнут – сечь саблями!

– Да Балту, гляди, с турецкою Галтой не спутай.

– Не спутаю. – И Шило с отрядом ускакал…

Умань гайдамаки брали штурмом. Бесстрашно, под огнем пушек, взломали брамы и хлынули в улицы города. Пощады никому не давали. Кровь за кровь. Око за око.

К ногам Гонты слетела и голова пана Цесельского.

– Саблею – за петлю, получай!

А дочку Цесельского к себе прижал, как родную:

– Не троньте ее! Дети за батькив невинны… Я тебе, дочурка моя, придано богато выдам. Доживешь до лет моих, напиши правду – как гайдамаки за волю вольную бились…

Из Умани Железняк с Гонтою рассылали воззвания к народу украинскому: «Жители Короны, обитающие во владеньях шляхетских, королевских и духовных, ваш час настал! Пришло время освободиться из неволи… пришло время отомстить за все наши муки и терзания…» Народное восстание охватило всю Украину, докатилось оно вплоть до Галиции, даже до Волыни – все вокруг сотрясалось от грохота гайдамацкой конницы: пугу-пугу… Наивные дети степной вольницы, они слали русским властям в Киеве подробные рапорты, отчитываясь в том, что сделали, и даже спрашивали – что делать им дальше?

«Золотая грамота» Екатерины оказалась фальшивой…

* * *

А сотенный атаман Шило все гнал и гнал свой казачий отряд дальше – на Балту, на Балту, и стелилась под потными животами лошадей трава степная, трава дикая, трава высоченная.

– Пугу, пугу… летит казак с Лугу!

Блеснули воды пограничной Синюхи, что обтекала земли орды Едисанской, привольные степи запорожские. Балта считалась городом польским, но через Синюху был перекинут мостик, и стоило перейти через него реку – сразу попадешь в турецкую Галту.

– Пугу-пугу… пугу! – налетели на город гайдамаки.

По другому берегу речки Синюхя шлялись сонные турки в шароварах, из своей Галты они покрикивали в польскую Балту:

– Эй, казак! Богатый бакшиш собрал?

– Можем и поделиться, – отвечали им гайдамаки.

А ярмарка в Балте была богатая: там греки и саксонцы, даже пруссаки торговали, – туркам было завидно видеть чужую добычу. Шило велел возвращаться, но в дороге обратной повстанцы узнали, что после их ухода турки накинулись, как воронье, на беззащитную Балту, начали кровавый грабеж греков, армян и православных.

1 ... 99 100 101 102 103 104 105 106 107 ... 176
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. В коментария нецензурная лексика и оскорбления ЗАПРЕЩЕНЫ! Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?