Безупречный шпион. Рихард Зорге, образцовый агент Сталина - Оуэн Мэтьюз

в шанхайском банке”, – сообщил он ей, и эти слова служат единственным указанием, что, возможно, этот преданный слуга революции, как и Клаузены, готовил в китайском банке собственный “золотой парашют”. Он предложил Ханако уехать одной, а он бы присоединился к ней немного позже. “Моя работа здесь скоро закончится, – говорил он, по словам Ханако. – Тогда я приеду к тебе в Шанхай, и мы будем жить там вместе”[53].

Серьезную прореху в плане начальника обнаружил Клаузен. Они втроем встретились в ресторане “Ломейер”, чтобы продумать план эвакуации Ханако из Японии. Мужчины преимущественно говорили по-немецки, и подробностей Ханако не улавливала. Однако было ясно, что, как подчеркнул Макс, Ханако не сможет никуда уехать без паспорта. А в существующих обстоятельствах полиция вряд ли ей его выдаст. Настроение за ужином было испорчено.

“Я очень подавлен, – сказал Зорге Ханако по-японски. – Сегодня я не пойду на работу. Сегодня я напьюсь, – заявил он. – И вы тоже пейте”[54], – приказал он своим спутникам.

Вернувшись с Ханако домой, Зорге поставил свою любимую популярную немецкую классику, Бетховена и Моцарта. Напившись и жалея себя, он размышлял над будущим: “Я не знаю, что делать… Когда Зорге не станет, ты будешь думать: «Зорге – великий человек!»… Ты бы хотела умереть с Зорге?” Ханако ответила, что боится смерти. “Ну, смерти все боятся”, – ответил он, засыпая; этот бессвязный поток его сознания остался запечатлен в мемуарах Ханако. “Зорге – сильный, – продолжал он. – Я тебя не забуду, но сейчас я могу обойтись без тебя… Я напишу много хороших книг. Ты потом узнаешь… Зорге – великий человек!.. Я скоро умру… Что-то мне сегодня совсем плохо”[55].

В качестве прощального подарка своей самой постоянной – и самой многострадальной, как сказали бы многие, – любовнице Зорге хотел уладить ее проблемы с полицией. Прошла примерно неделя после ее второго допроса, когда Зорге пригласил Ханако в роскошный ресторан в Нихонбаси. По этому случаю она надела шелковое кимоно. К ее удивлению, ужинали они не наедине. К ним присоединился элегантно одетый переводчик посольства Германии, господин Цунадзима, а потом и офицер Аояма со своим начальником. “Мияке-сан, кимоно вам очень к лицу, – подчеркнул старший полицейский. – Аояма только и говорит, что о «Мияке-сан, Мияке-сан»”.

Сам Аояма сбрил усы. “Я избавился от них после удара господина Зорге, чтобы стать новым человеком”, – объяснил он с улыбкой. Зорге, пустив в ход все свое обаяние, начал уговаривать полицейских забыть о составленном на Ханако досье. Формальный ужин – а возможно, еще какой-то убедительный прием, о котором Ханако не знала, – сделал свое дело. Через несколько дней шеф полиции появился на улице Нагасаки и сжег дело Ханако в одной из металлических курильниц для благовоний в доме Зорге[56].

Зорге повел Ханако в ресторан “Ломейер”, место их первого совместного ужина, чтобы сообщить, что ей придется уехать от него. Он снова завел речь о хорошем японском муже. “Мне не нравятся японские мужчины”, – возражала она. Вернувшись домой после свидания, Зорге достал из своего бара бутылку вермута и поставил “Фантазию” Бетховена в исполнении Эдвина Фишера. По словам Ханако, в ходе их последнего разговора Зорге наконец едва не раскрыл правду о своей жизни. “Ты потом узнаешь, что сделал Зорге, – говорил он ей, придя в возбуждение от музыки и алкоголя. – Зорге мудрый, сильный, опасности ему не страшны… Зорге готов умереть за правое дело”. Потом он спросил Ханако, чего она больше всего хочет в жизни.

“Мне нужен Зорге”, – ответила она.

“Зорге тебе нельзя. Зорге скоро умрет”. Выпив еще, он неожиданно испытал прилив оптимизма и заговорил иначе: “Я хочу жить! Как было бы чудесно, если мы оба могли вернуться в Россию… Хочешь поехать с Зорге в Россию?”

“Да, хочу”.

“Если мы с тобой вернемся в Россию, в Японии все будет плохо. Все умрут. Я знаю. Соединенные Штаты очень могущественны. Японии не победить. Россия не будет сражаться с Соединенными Штатами. Я сказал Сталину, что Россия не может сражаться против Америки. Знаешь, кто такой Сталин?”

Ханако ответила, что знает.

“Прошу тебя, запиши, что сказал и что сделал Зорге. Зорге – великий человек. Он всегда совершает хорошие поступки. Знаешь, кто такой Зорге? Зорге – Бог… Бог – всегда человек… Людям нужно больше Богов. Зорге станет Богом… Знаешь, что сделал Зорге? Я устроил так, что японское правительство в скором времени будет повержено. Японский народ слабоват. Французы и американцы не сильны, а вот русские – сильные… Давай вместе выпьем и ляжем вместе спать”[57].

Ханако услышала последние, самые откровенные, пьяные тирады своего любовника. На следующий день Зорге предположил, что пришла пора ей отвезти свои вещи к матери. Он также настоял, чтобы она взяла 2000 долларов. И на этот раз Ханако не стала возражать.

Глава 20

Переломный момент

Я нацист![1]

Рихард Зорге надопросе 19 октября 1941 года

Середина августа 1941 года, когда эшелоны с сотнями тысяч японских военных следовали в северную Маньчжурию, а рабочие Mantetsu строили запасные пути на случай вторжения в Сибирь, стала моментом наивысшей угрозы для Советского Союза. Нападение Японии зависело от успеха вермахта на западе. Попытки Коноэ прийти к соглашению с Америкой терпели крах.

Это был момент наивысшей опасности и для Зорге. Над агентурой нависло как минимум пять смертельных угроз. Выполнив задание в Китае, в Токио вернулся Харуцугу Сайто, суровый молодой сотрудник иностранного отдела политической полиции, и возобновил наблюдение за Зорге. Министерство связи Японии также подбиралось все ближе к источнику коротковолновых сигналов, которые оно отслеживало с 1936 года. У сотрудника местной полиции Аоямы появилась многообещающая зацепка, указывающая на то, что нелегальной радиостанцией мог управлять Клаузен. Ханако также оказалась в центре внимания полиции, и, хотя она почти ничего не знала о специфике работы Зорге, было очевидно, что при аресте и суровом допросе она может сообщить множество подозрительных подробностей о деятельности своего любовника. И, конечно же, сотрудник гестапо Мейзингер, несмотря на положительные донесения о Зорге, все еще представлял серьезную и непредсказуемую угрозу.

Зорге не знал, что с совершенно неожиданной стороны над ним нависла и шестая угроза. В июне 1941 года в Токко вспомнили о вернувшейся из Америки японке с подозрительным коммунистическим прошлым по имени Томо Китабаяси. Теперь она зарабатывала на жизнь шитьем в провинции Вакаяма, а когда-то сдавала Мияги комнату в Калифорнии. Офицер Мицусабуро Тамадзава из отдела “полиции мысли” получил запрос на ордер, позволяющий допросить ее и ее мужа. Рассмотрев улики