Родина - Фернандо Арамбуру

Дежурная у стойки дала ей план Гёттингена, с помощью которого Нерея легко дошла до вокзала. Цель у нее была одна – сесть на первый же поезд, который довезет ее до какого-нибудь интересного города, – короче, узнать новые места, устроить себе прогулку по Европе, а потом вернуться домой, получить докторскую степень, подыскать работу, забеременеть – ну и так далее.

В час дня она уже была во Франкфурте. Сняла комнату в гостинице в центре города, правда, чуть дешевле предыдущей; пообедала в итальянском ресторане, заказав тарелку пенне арабьята, которая страшно ей понравилась, прошлась по магазинам и что-то купила, бесцельно побродила по улицам. В двухэтажном книжном магазине присела, чтобы полистать атлас. Положив открытую книгу на колени, изучила возможные маршруты. Сперва – в Мюнхен, это вне всякого сомнения. Там она решит, поехать ей в Австрию или в Швейцарию, как карта ляжет, а потом – Италия.

Чуть позже она позвонила матери из гостиничного номера. И охотно рассказала бы, как из влюбленной девчонки превратилась в туристку, но Биттори разговаривала так неохотно, так сухо и неприязненно, что у Нереи отпало всякое желание делиться с ней своими приключениями, поэтому, сообщив какие-то банальности про погоду и еду, дочь поспешила распрощаться. Даже не сказала, откуда звонила. А та и не спросила. Биттори вообще ничего не спросила: ни как у нее дела, ни как она добралась до места. Ничего.

Рассвет 12 октября. Чистое небо и приятная температура располагали к прогулке по Франкфурту. С этой мыслью, прихватив фотоаппарат и план города, Нерея вышла из гостиницы. На следующий день начнется новый этап путешествия, так что в каждом городе она проведет две ночи и один полный день, если, конечно, какое-нибудь место не поразит ее воображение, и тогда можно будет задержаться там подольше. Решать Нерея будет по ходу дела. В конце концов, поездку она выстраивала по своей прихоти – на самом деле именно так я хочу поступать во всем до конца жизни. А что касается расходов, то неизбежные траты она расценивала как награду себе за окончание университета. Раз уж матушке и в голову не пришло хоть как-то отметить мои труды, я сама себе дарю это путешествие, а потом будь что будет.

Спокойно, неспешно, делая снимки, Нерея стала отыскивать реку и совершенно случайно оказалась рядом с домом Гёте. В путеводителе она прочитала, что дом был разрушен во время бомбардировки и после войны его восстановили. Нерея не стала туда заходить. Зачем, если дом ненастоящий? И тем не менее, пока она стояла перед знаменитым фасадом, ей сильно захотелось приобщиться к истории и культуре. Чтобы день прошел не зря, она разделила его на две части: первая половина будет познавательной, потом – обед в каком-нибудь типично немецком заведении, потом – отдых и покупки.

Приняв решение, она дошла до угла, повернула налево, увидела колокольню и красноватые стены Паульскирхе и направилась туда. Заглянула в церковь, которая не произвела на нее особого впечатления, и, выйдя оттуда, двинулась не к реке, а по лежавшей напротив улице, так как решила непременно побывать в Музее современного искусства. Пообщавшись с искусством – или с тем, что нынче именуется искусством, – сделала полный круг вокруг собора, чтобы сфотографировать его с разных точек, купила себе темные очки и, уже почувствовав усталость в ногах, а также голод и жажду, добрела до реки, перешла через нее по мосту, который ближе к противоположному берегу пролегал по узкому, поросшему деревьями острову.

Мост привел Нерею в район под названием Заксенхаузен. Его ей порекомендовали в гостинице. На полях карты города она записала название и адрес ресторана. Там и пообедала. За длинным деревянным столом сидеть пришлось вместе с другими клиентами. Жареные ребрышки с жареной же картошкой и пронзительно-острым соусом, вкус которого надолго остался у нее во рту. Местный сидр, более сладкий и не такой мутный, как тот, что подают в барах у них в поселке. Но кое-что ей не понравилось. Что? То, что она привлекала к себе мужские взгляды, взгляды парней, сидевших за тем же столом и откровенно ловивших ее взгляд. Они улыбались ей, поднимали в ее честь свои кружки и стаканы – симпатичные, веселые – и не раз пытались завязать с ней беседу. Но она обращала на них не больше внимания, чем предписано элементарными нормами вежливости. Жаль, конечно, они ребята хорошие, но, на беду, я свою квоту немцев исчерпала – и это до конца жизни.

Кофе она пила в другом месте. Где? На палубе туристического кораблика, совершавшего прогулку по Майну. Ласковое осеннее солнце остановилось на ее лице, и она ради чистого удовольствия позволила себе задремать, сложив руки на груди и не прислушиваясь к пояснениям, которые на немецком и английском звучали по радио, и лишь изредка поглядывала на ровную линию домов на другом берегу. Иногда она кожей чувствовала легкий ветерок. Это было похоже на прохладную ласку, делавшую еще глубже состояние счастья, в которое она погрузилась. И никто, за исключением женщины, подававшей кофе с печеньем в подарок, не сказал ей ни слова. Она была наедине с собой, ни о чем не думала, ни о чем не вспоминала, не страдала. Она была свободна. Идеальные мгновения. Она открывала глаза: над городом сияло голубое небо. Потом закрывала глаза и снова чувствовала, как ее убаюкивает шум мотора.

Но когда она снова очутилась на твердой почве, все как-то переменилось. Правда, не сразу. Нерея успела поглазеть на витрины, зайти в магазины, что-то примерить. В четверть шестого по несчастной прихоти судьбы она невесть зачем повернула именно на эту улицу, а не на любую другую и стала свидетельницей следующей сцены. Примерно в сотне метров от себя Нерея увидела кучку народа, а чуть дальше, за людскими головами, остановившийся трамвай и две “скорые помощи”. И Нерея почувствовала любопытство – злополучный порыв. Со своими магазинными пакетами она пошла посмотреть, что случилось. Несколько полицейских не давали людям подходить близко к месту трагедии. Нерее удалось протиснуться к самому краю тротуара. Сердце екнуло так сильно, что на миг ей показалось, будто она теряет сознание. Она тотчас отступила назад, однако слишком поздно, так как уже успела разглядеть то, что видеть ей не следовало, – физический образ смерти, неподвижное тело, накрытое простыней, которая оставила на виду ступни. Человек лежал рядом с трамваем, рядом с медиками, которые ничего не делали, потому что делать было уже нечего.

План Франкфурта, без которого она не смогла бы найти свою гостиницу, дрожал у нее в руке. Aita, aita, повторяла она. И некоторые прохожие оборачивались и смотрели на девушку, вроде бы иностранку, которая куда-то неслась, рыдая взахлеб. В гостинице у стойки дежурного Нерея срывающимся голосом попросила разбудить ее в пять утра. Такси доставило ее в аэропорт.

Мысль съездить в Сарагосу втроем пришла в голову Шавьеру. Он легко уговорил родителей, и рано утром, чтобы выиграть время, они тронулись в путь. Шавьер сидел за рулем. Было воскресенье, конец января того самого злосчастного года, но они об этом пока еще не знали. Была у поездки и особая цель (или повод): в пять часов “Реал Сосьедад” будет играть на стадионе “Ла Ромареда” против сарагосского “Реала”. Как Шавьер объяснил отцу, как раз на этот день у Арансасу неожиданно выпало дежурство – ей пришлось кого-то заменить. Не повезло. Поэтому она поехать с ними не сможет. А одному ему ехать неохота, к тому же было жалко терять два билета на стадион, за которые он заплатил приличные деньги. Чато, прежде чем ответить на предложение сына, посмотрел в окно. Быстро оценил взглядом то единственное, что было очевидно, – сплошные тучи. И сказал, словно ответ продиктовали ему небеса, что, конечно, он с большим удовольствием сходит на матч “Реала”, хотя они все там и растяпы.