Гордость Карфагена - Дэвид Энтони Дарем

Варрон обжег его ненавидящим взглядом, затем жестом попросил всех занять прежние места.

— Мы командуем самой большой армией, которую Рим выводил на поле боя, — сказал он. — Возможно, ни один другой народ не собирал так много воинов. Мы неимоверно сильны, и Ганнибалу известно это. Нам с самого начала битвы нужно показать ему, что мы молот, а он гвоздь, который мы вобьем в землю Канн. Мы должны использовать наше подавляющее превосходство в численности для эффективного воздействия на умы его солдат. Для этого нам следует уменьшить на треть фронт манипул и сжать интервалы между ними. Такое построение растянет армейскую колонну так, что африканцам покажется, будто к ним направляется бесконечный поток воинов. Люди Ганнибала затрясутся от страха и начнут разбегаться с поля боя. Подумай сам, Павел. Мы впервые предлагаем им традиционную битву на всю длину дня. Я и ты возьмем на себя командование кавалерией на флангах. Это наше слабое место, но нам не нужно побеждать африканскую конницу. Мы лишь оттесним ее на время, чтобы удержать от фланговых атак, пока наша пехота не продвинется вглубь карфагенского войска. Затем их всадникам уже нечего будет делать. Мы продавим центр карфагенской армии, разобьем отряды противника на небольшие группы и уничтожим их всех до одного.

Павел смотрел на него не мигая. Лишь уголки его глаз дрожали от напряжения.

— Возможно, ты прав, — сказал он. — Но я не считаю разумным изменять нашу формацию, не опробовав новшеств в тренировочных сражениях.

— У нас нет времени, Павел, — вскричал Варрон. — Мы уже на подходе к врагу. В нашей армии много необученных воинов, поэтому нам нужно вызвать панику в стане врагов. И наоборот, увидев наши неисчислимые ряды, легионеры будут питать друг друга мужеством. Они поймут, что представляют собой неодолимую силу. Эта формация сделает их храбрее и не позволит трусам выйти из боя. Солдатам в центре колонны просто некуда будет бежать, и они пойдут вперед, тесня врагов своими телами. Павел, возможно, мой план имеет недостатки, но лучше не ищи их, а объедини со мной усилия.

— Я не уверен, — искренне ответил второй консул.

Хотя совет длился до позднего вечера, никто из офицеров не предложил другого варианта. Когда день окрасился рассветом, консулы уже не спорили, но между ними не было единства мнений. Варрон, командовавший в тот день, снял армию с места и двинулся навстречу Ганнибалу. Он сделал все, чтобы Павел не смог вернуться назад — даже если бы захотел. Разбив лагерь на ближнем берегу Авфидуса, Варрон отправил небольшой отряд на другую сторону реки и велел кавалерии истреблять карфагенские фуражные команды. Однако день закончился не так, как он планировал. Нумидийские всадники действовали у него под самым носом. Они поджидали в засаде римских водоносов и пронзали их копьями. Лишь нескольким слугам удалось убежать, потеряв кувшины и сандалии. Тем не менее Варрон выполнил основную задачу. Он привел армию к полю боя. На следующий день разведчики доложили Павлу, что враг расположился на равнине, предлагая битву. Консул не стал отвечать на вызов. Он до вечера перемещал отряды с места на место и пытался найти лучшую позицию, зная, что завтра командование вновь перейдет к Варрону. Он извивался как уж, но оставался на равнине, словно его прикололи к ней копьем. Павел не мог изменить ситуацию. Битва должна была начаться с первыми лучами солнца. Их судьба находилась в руках Варрона.

* * *

К тому времени, когда Магон встретил Ганнибала и его свиту на подъеме, ведущем к Каннам, он был в седле уже несколько часов. Генералы наблюдали, как две армии собирались на широкой равнине. Вид сближавшихся масс людей не имел аналогов в предшествовавших столкновениях. Магон попросил брата оценить примерную численность легионеров. Количество людей определялось по визуальным признакам: ширина интервалов указывала на плотность отрядов; размах местности, которую они покрывали, позволял подсчитать численность солдат, с поправкой на удаленность наблюдателя. Но полученные цифры были просто фантастическими. Восемьдесят тысяч? Девяносто? Сто тысяч? Он не мог поверить в такие расчеты. Фронт римской армии растянулся на все поле, а ведь даже лучшие бегуны не добежали бы от одного края равнины до другого. Легионеры показывали идеальную согласованность движений. Ни одна часть не опаздывала и не опережала остальные. Зрелище выглядело весьма грозно, но более всего поражала протяженность их формации. Колонна, ряд за рядом, уходила вдаль, тускнея в пыли и на расстоянии. Казалось, что легионеров порождала сама земля, и они, возникая из дымки, маршировали вперед на поле брани.

— Ветер дует в их сторону, — сказал Ганнибал. — Пыль будет попадать им в глаза.

Генералы приняли это простое утверждение мрачными кивками и угрюмым фырканьем.

— Им придется смотреть на солнце больше, чем нам. Мне по душе такое преимущество.

Магон не переставал удивляться спокойствию брата. Взглянув на него, он почувствовал стыд. Если Ганнибал был уверен в победе, то почему же он сомневался в ней? Кто он такой, чтобы иметь иное мнение? Днем раньше командир, со спокойной убежденностью, описал им несколько тактических хитростей, придуманных им для этой битвы. Даже когда он говорил о почти невозможных маневрах, их описание звучало в его устах как констатация фактов, а не как план будущих событий. Он нарисовал на карте изогнутую линию, которая изображала первые ряды их армии. Выпуклый фронт предполагалось составить исключительно из галлов, командовать которыми предстояло Магону и самому Ганнибалу. Именно эти отряды должны были встретить первый натиск врага.

— Мы должны удержать наш полумесяц от разлома, — сказал он офицерам. — Пусть солдаты не идут напролом, а медленно отступают назад — потихоньку и осторожно, чтобы римляне поверили в близкую победу. Предупредите галлов, что это обманный маневр. Пусть они не пугаются и не думают о бегстве.

Когда Магон спросил, не возмутятся ли галлы тем, что их бросают в гущу битвы, Ганнибал ответил:

— Ты не понимаешь кельтов, брат. Они воспринимают мир не так, как мы с тобой. Согласно их вере, сфера божественного творения состоит из двух миров. Смерть в одном из них означает возрождение в другом. Вот почему они скорбят при рождении детей и веселятся после смерти человека. Они не боятся умирать и с радостью идут на смерть.

Магон обещал выполнить все указания Ганнибала, но после бессонной ночи вызов грядущего дня наполнил его благоговением. Даже облако пыли, поднятое ногами римских воинов, порождало в нем страх.