Мне хорошо, мне так и надо… - Бронислава Бродская

– Подожди, я не понимаю. Ты будешь преподавать?

– Да, преподавать и учиться.

– Зачем ещё учиться? Расскажи толком.

Оливье пришлось рассказывать, что он подавал заявки в несколько университетов на западном берегу, он будет учиться в аспирантуре по языкам, а именно по французской литературе, получит «доктора» и найдёт хорошую преподавательскую работу. Дженнифер слушала, но ничего не говорила.

– Тебя что, туда уже приняли?

– Да, приняли. Надо в конце августа уезжать.

– Ой, ну это же замечательно. Поедем. Хорошо, что пока я ещё не беременна. Мы же в Орегоне долго проживём, так? Там наш сын и родится.

– Почему ты думаешь, что у нас будет сын?

– Увидишь, увидишь… Надо хозяину сказать, что мы съезжаем.

Они долго не спали, пили вино и обсуждали, как он будет учиться. Дженнифер не спросила, на что они будут жить, когда он уволится. Еврейская патриархальная вера в то, что муж «обеспечит» жила в ней где-то глубоко и была незыблема. Честно говоря, Оливье и сам не знал, как он сведёт концы с концами. Как, как? Как-нибудь. Идея учиться французской литературе, использовать наконец с пользой свой родной французский и прекрасный испанский овладела Оливье без остатка. Он отработал в Эппл две недели по закону и наконец наступило прекрасное утро, когда ему не надо было вставать по будильнику. Они поехали на море. Дженнифер плескалась вместе с Зоэ в прибое, а Оливье лежал на солнце. Он думал о массе интересных философских книг, которые он теперь прочтёт, а главное он будет говорить по-французски. Как же он соскучился по своему языку, как ему его не хватало. Оливье даже заметил, что все эти мысли ворочаются у него в мозгу по-французски, даже губы шевелятся. Громкий голоса Зоэ и Дженнифер, оживленно что-то обсуждающие по-английски, показались ему вдруг иностранными, чужими. Дочка приложила мокрые холодные ладошки к его разгорячённой коже. Всё будет хорошо. Так он тогда думал, готовясь всё в своей жизни поменять.

Приехали в небольшой мрачноватый университетский городок Юджин, поселились в крохотной квартирке для аспирантов совсем близко от кампуса. Оливье ходил на занятия пешком, а в распоряжении Дженнифер оставалась их старая машина. В университете Оливье всё нравилось. Он начал преподавать французский и новый опыт учительства был ему по душе, он чувствовал, что он ребятам нравится. Занятия тоже казались интересными, Оливье получал удовольствие от лекций, выступал на семинарах. Как обычно он стал одним из лучших студентов. Ничего, правда, удивительного в этом не было: французский – его родной язык, он был самым старшим аспирантом, больше других успел прочесть, к тому же многих авторов он хорошо знал, читал их, а американцы представляли собой tabula rasa, их невежество европейца Оливье поражало. Быть отличником было для него привычно. Он решил писать диссертацию по-английски, так как профессора ему намекнули, было лучше, выгоднее для поисков работы. Что ж, логично: американцы должны писать по-французски, а он, бельгиец – по-английски. Сначала он волновался, что не сможет, но потом, получая за свои эссе только высшие баллы, Оливье понял, что сможет. В какой-то момент ему стало казаться странным, что преподаватели почти ничего в его текстах не исправляли, со всем соглашались. В Бельгии или во Франции он бы по сто раз всё переделывал. Оливье ждал критики, но её почти не было, всё принималось, комплименты, похвалы.

Дженнифер, как и обещала, забеременела. На этот раз они ждали мальчика, вот только ездить в специализированные детские магазины им стало недоступно, всё купили в секонд-хенде, кое-что им отдали знакомые знакомых. Денег совсем не было. Едва на еду хватало. Дженнифер работать не могла, плата за садик для Зоэ съела бы всю скромную зарплату, к тому же они боялись дочь от себя отпустить. Оливье всегда ходил в одних и тех же серых брюках с накладными карманами и двух-трёх свитерах. Тут, правда, на одежду никто не обращал никакого внимания, да и Оливье одежда было скорее безразлична и всё-таки иногда он как бы смотрел на себя со стороны и видел бледного 38-летнего мужчину, в стоптанных ботинках, вытянувшихся на коленях штанах, в свитере с вытянутыми локтями и кое-где распустившимися нитками. Дженнифер уговаривала его пойти в «Гудвил», но он отказывался, родом из благополучного буржуазного детства, он такие магазины с запахом альдегида не любил. Оливье всегда брал с собою еду и разогревал её в общественной микропечке. В воздухе пахло капустой, дешёвым соусом, чем-то мексиканским с перцами: запахом бедности. Дженнифер даже не заикалась о том, чтобы попросить немного денег у её или у его родителей. Чем беднее Оливье становился, тем нестерпимее ему казались просьбы о деньгах. Отец бы и не дал, потому что решение Оливье покончить с инженерной профессией, казалось ему дикостью. В их последнюю встречу, холодный и отстраненный, отец явственно дал понять, что он в этом не участвует. Что происходило в маминой жизни, Оливье себе уже плохо представлял. Дедушкин дом был давно продан, деньги достались маме, Оливье дед ничего не оставил, чем его немного удивил. Конечно, когда-нибудь, когда мамы не станет… Оливье об этом даже не думал. Пусть живет долго, дай ей бог… Мама знала его обстоятельства, но ничего не предлагала. Оливье иногда задумывался о том, взял бы он от матери деньги, если бы она предложила… ему хотелось думать, что нет, но с другой стороны он не мог не понимать, что безденежье, как бы Дженнифер ни крепилась, делает её несчастной. Получалось как раз то, о чём так печалился её папаша Нордхайм: дочь не обеспечивали! Самое для мужа последнее дело – оказаться в материальном смысле несостоятельным. Иногда Оливье видел, что Дженнифер покупала детям что-то новое, что на деньги от его стипендии было купить невозможно. Он знал, что её мать кое-что дочери подкидывает. Он закрывал на это глаза, но виноватое выражение жены заставляло его страдать. Учёбе ещё не было ни конца ни края. Оливье мог бы немного подработать, преподавать испанский в местных школах, но времени на это не было: занятия в школах и в аспирантуре проходили в одно и то же время. Лишние классы в университете ему по условиям контракта не давали. Ему сочувствовали, но проблема Оливье была единичной: больше женатых студентов в аспирантуре не было.

Оливье сидел на семинаре, когда ему позвонила Дженнифер, ей пора было ехать рожать. Оливье перезвонил ей из коридора, извинился перед преподавателем, под взволнованный гул одноклассников собрал свой рюкзак и ушёл домой. Он почти бежал. Родился здоровый крупный мальчик. Оливье назвал его Стефан. Ребёнок