Русская сила графа Соколова - Валентин Лавров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Страсть оказалась взаимной.
Далее сюжет развивался вполне по сценарию душещипательных фильмов немого кино.
Трагический эпизод начался любовной сценой: богатый будуар, тяжелые портьеры, на маленьком золоченом столике изысканные вина, фрукты.
Пара влюбленных безумствует в страсти, без устали принимая самые фантастические позы. Во время этой экзотики врывается в будуар обманутый муж. Сначала он хватается за сердце. Титры: «Ах, какой пассаж! Какая коварная измена!» Неверная супруга прячет под шелковое одеяло сначала свои голые стройные ноги, а затем и голову. Юный любовник скорей недоволен, чем испуган: его полет фантазии прервали в самый важный момент.
Муж таращит глаза. На его упитанном лице ясно читается раздумье: «Что делать? Как казнить презренного соблазнителя?» Муж нервной рукой срывает со стены зачем-то висевший в спальне (!) арапник и наотмашь бьет соблазнителя по оголенным ягодицам. Титры: «О, в гневе я неукротим!»
Получив удар, любовник делается похож на разъяренного быка. Крупный план: глаза любовника наливаются кровью. Он бросается на князя, валит его на столик с бутылками, которые катятся по полу, оставляя на ковре пятна коллекционных вин по червонцу за емкость, вцепляется в горло обидчика. Титры: «Как ты, пошляк, посмел святой мешать любви?»
Князь дергается в предсмертных конвульсиях. Любовник распрямляется, презрительно отрясает ладони. Титры: «Вот до чего доводит дурное воспитание!» Ласковой рукой касается бедра все еще лежащей под простыней подруги. Титры: «Прости, я гнева не сдержал, теперь — вдова ты».
Вдова вылезает из-под простыни, с любопытством смотрит на труп мужа. Наезд камеры на ее прекрасное лицо. Титры: «Скажи, Григорий, он не очнется? Тогда продолжим, иди скорей ко мне!»
В титрах фильма здесь бы был «Конец», а в жизни события продолжали развиваться самым крутым образом. Котовский подпалил имение любимой вдовы и бежал.
Как писал один из биографов красного маршала, «корабли к мирной жизни у Котовского были сожжены. Ла он, вероятно, и не хотел ее никогда. Ненависть к помещику в Котовском смешалась с ненавистью к помещикам, к „буржуям”, а дикая воля подсказала остальное».
Мог ли кто знать, что через четверть века разбойник Котовский сделается одним из самых влиятельных людей большевистской России, а княгиня Кантакузино бежит от революции в Америку, где станет ничтожной официанткой в «Русском трактире»!
А пока что скрылся Котовский в лесах, подобрал дюжину молодцов, для которых своя голова — копейка, а чужая и вовсе полушка. В самое недолгое время банда Котовского заставила трепетать всю Бессарабию. Грабили всех подряд: путешествующих, постояльцев гостиниц, помещичьи усадьбы, почтовые отделения, банки. Казалось, что «он воскресил шиллеровского Карла Мора и пушкинского Дубровского. Это был не простой разбой и грабеж, а именно «Карл Мор». Недаром же зачитывался фантазиями романов и драм впечатлительный заика-мальчик. Но, исполняя эту роль, Котовский иногда даже переигрывал. Бессарабских помещиков охватила паника. От грабежей Котовского более нервные бросали имения, переезжая в Кишинев», — отмечал биограф.
Шел беспокойный 1904 год — предвестник страшного столетия России. Котовский возникал как призрак — внезапно, но все же вполне реально. То он раскатывал в богатом фаэтоне по Дерибасовской в Одессе, то появлялся в директорской ложе кишиневской оперы и внимательно слушал «Евгения Онегина» Чайковского, музыку которого обожал.
Репортеры мешали быль с небылицами, создав вполне легендарную и симпатичную личность. Так, на полосах газет живописали, как во время налета на авто какого-то богача случайной пулей была ранена его дочь. Котовский приказал шоферу гнать к ближайшему городку, где поднял на руки красавицу и положил на операционный стол местной больницы. Опешившие городовые даже не посмели сделать попыток к задержанию храбреца.
Надо ли говорить, что Котовский стал настоящим героем и живой легендой не только босяков и шпаны, но и светских барышень, многие их которых просто спали и видели, чтобы «в глухом лесу испытать налет этого очаровательного разбойника».
Настоящей героиней сделалась взрослая дочь крупного кишиневского ростовщика. Однажды к ней в дом пожаловал высоченный красавец с букетом пышных роз. Он передал ей цветы, поцеловал руку и осведомился:
— Простите, сударыня, я хотел бы видеть вашего папа.
— К сожалению, его нет дома.
— Какая досада!
— Сударь, если желаете, вы можете папа́ подождать. Что прикажете: вино, чай, кофе? Или, может, обед?
— Да, обед! Сегодня, знаете, замотался. Сгорела деревня…
— Я читала в газетах, так жаль бедных пейзан-погорельцев.
— Вот, я как раз к вашему отцу по этим делам. Они прошли в столовую, отобедали, мило беседуя.
Девушка вспоминала, что гость был «весьма скромен», но почему-то всегда при этих словах краснела и опускала глаза.
Наконец явился сам ростовщик. Гость любезно представился:
— Честь имею — Григорий Котовский.
Ростовщик упал на колени:
— Молю — не убивайте!
Котовский аж возмутился:
— Как, милостивый государь, вы могли так скверно обо мне думать? К великому огорчению, мне порой приходится идти на крайние меры, но только в тех случаях, когда мне дерзят и не слушают моих деловых предложений.
— Чем могу быть полезен? — воспрянул духом ростовщик.
— Для несчастных крестьян-погорельцев — какая-то тысяча рублей.
Ростовщик засуетился:
— О чем речь? Я сам мечтал, господин Котовский, разыскать вас и передать селянам две тысячи рубликов-с.
Котовский строго заметил:
— У вас, сударь, излишне мягкое сердце. Эти крестьяне, доложу вам, тоже хороши: жрут водку, не работают толком. Излишние деньги их нравственности помеха. Думаю, тысячи хватит вполне. Простите, сударь, что осмелился вас побеспокоить.
— Какие пустяки, заходите, всегда рад, господин Котовский, видеть вас!
Из биографии: «Ловкость, сила, звериное чутье сочетались в Котовском с большой отвагой. Собой он владел даже в самых рискованных случаях, когда бывал на волос от смерти. Это, вероятно, происходило потому, что „дворянин-разбойник” никогда не был бандитом по корысти. Это чувство было чуждо Котовскому. Его влекло иное: он играл „опаснейшего бандита”, и играл, надо сказать, мастерски.
В Котовском была своеобразная смесь терроризма, уголовщины и любви к напряженности струн жизни. Котовский страстно любил жизнь вообще — женщин, музыку, спорт, рысаков, хоть и жил часто в лесу, в холоде, под дождем. Но когда инкогнито появлялся в городах, всегда в роли богатого, элегантно одетого барина, и жил там тогда широко, барской жизнью, которую любил».