Асы немецкой авиации - Йоганн Мюллер

– Я ничего не могу сделать сам, – ответил я. – Но я не связываю вам руки, я могу защитить вас и сделаю это.

Мои механики что-то обсудили между собой, затем дружно встали и вспрыгнули на сцену. Это стало сигналом к всеобщему открытому недовольству.

Унтер-офицеры и рядовые другой эскадрильи тоже вскочили, всячески обзывая пропагандиста, и грозя ему кулаками. Глупого политикана едва не затоптали. Он понял, что зашел слишком далеко. Охваченный паникой, он бегал кругами по сцене, как затравленное животное. Однако его схватили трое здоровенных механиков. Двое держали за руки, а третий сжал судорожно дергающиеся ноги. Пропагандист отчаянно верещал, призывая офицеров на помощь, но никто и пальцем не пошевелил. Размахнувшись, механики могучим усилием вышвырнули пропагандиста в окно на задней стене сцены. Кто-то высунулся наружу и сообщил, что он удирает со всех ног. Я не помню, чтобы это грубое обращение было поставлено в вину нашему коммодору, но другой офицер по национал-социалистическому воспитанию прибыл в Петсамо через несколько дней.

Это был человек совсем другого склада. Он воевал в Первую мировую войну и потерял руку в бою, который принес ему Железный крест. Он также носил Железный крест, заслуженный в этой войне. Он выглядел гораздо более понимающим, чем его предшественник, и потребовал собрать только пилотов. В ходе разговора он спросил Йокеля Норца:

– Герр лейтенант, что вы намерены делать после войны?

– После войны я отправлюсь домой и буду помогать отцу на ферме, – ответил Норц, ничем не выдав своего удивления.

– Но вам не обязательно делать это, – возразил пропагандист. – Очень успешный летчик-истребитель, вроде вас, заработает гораздо больше, разъезжая по Рейху с лекциями и выступлениями.

Выражение лица Норца ничуть не изменилось, однако он посмотрел ему прямо в глаза и ответил на своем неподражаемом баварском диалекте:

– Знаешь, поцелуй меня в жопу[4].

Потрясенный пропагандист уставился на Норца в крайнем удивлении. Йокель повернулся ко мне и сказал:

– Боже мой, все летит к чертовой матери, а тут приходят какие-то недоумки и начинают нести всякий вздор!

15 сентября небо над Петсамо снова прояснилось. В этот день я повел семь самолетов своей эскадрильи, чтобы атаковать истребители-бомбардировщики «киттихок», которые уже несколько дней штурмовали наши позиции в Вадсё и Киркенесе. Но мы не смогли прорваться к истребителям-бомбардировщикам, так как ввязались в тяжелый бой с истребителями прикрытия. Когда все закончилось, я смог записать на свой счет две «аэрокобры», но два наших пилота также были сбиты. Унтер-офицер Гейнц Лорк сбил «аэрокобру», но в этот момент другой русский истребитель расстрелял его. Раненый, он все-таки сумел выпрыгнуть с парашютом из горящего «мессершмитта». Однако лейтенант Гюнтер Фурман пропал без вести. Лишь позднее мы узнали, что эти атаки были частью обманного маневра русских, которые постарались отвлечь наше внимание от английских бомбардировщиков «ланкастер», которые атаковали линкор «Тирпиц» в Альтен-фиорде. Большинство бомбардировщиков, в том числе машины знаменитой 617-й эскадрильи «Сокрушителей дамб», несло 12000-фн бомбы «Толлбой». Англичане для этого налета разработали новую методику точного бомбометания с большой высоты, и «Толлбои» обладали такой пробивной способность, что легко проходили сквозь толстые броневые палубы линкора. Пока русские успешно отвлекали нас, бомбардировщики Королевских ВВС причинили тяжелые повреждения «Тирпицу», который потерял мореходность.

В полдень 16 сентября восемь наших истребителей, в том числе майор Эрлер, Йокель Норц, обер-лейтенант Руди Глёкнер, фельдфебель Арнольд, я со своим ведомым Волльманом и еще два пилота, взлетели на перехват Ил-2 и «бостонов», которые направлялись к гавани Киркенеса. На этот раз их сопровождение состояло из «аэрокобр» и гораздо более опасных Яков. Издали мы увидели огромный столб дыма, который поднимался в небо над гаванью. Как раз в тот момент, когда я скользнул, чтобы зайти в хвост Ил-2, который пытался удрать на высоте 400 метров, бортстрелок выпустил в меня длинную очередь. Чтобы уйти от огня, я повернул влево, сделал вираж и вернулся, чтобы атаковать его снизу.

Нацелив нос истребителя на него, я выпустил пушечную очередь по радиатору под брюхом, он взорвался, словно раздавленный помидор. Несколько секунд Ил-2 продолжал лететь ровно, волоча за собой длинный хвост испаряющегося масла. Затем он клюнул носом и упал в море. Я уже готовился атаковать следующий штурмовик, когда услышал, как Волльман кричит: «Внимание, Вальтер! Индейцы сверху!» я взглянул вверх и увидел три русских истребителя, которые пикировали на нас прямо в лоб. Инверсионные струи на концах крыльев и темные клубки выхлопа ясно выделялись на бледно-голубом небе. Мне стало ясно, что они пикируют, дав полный газ, но в следующие несколько минут мы с Волльманом сбили по «Аэрокобре».

Затем внезапно в шлемофоне я услышал голос Йокеля Норца:

– Это «Желтый-8». Сбил «бостон», но получил попадание в мотор. Кабина полна дыма!

Я осглядел небо и увидел «мессершмитт», волочащий хвост черного дыма. Положение было неважным, поэтому я крикнул другу по радио:

– Йокель, прыгай! Выбрасывайся немедленно!

– Не стоит. Я попытаюсь вернуться на базу, – задыхаясь, произнес Норц.

В этот момент мы вышли из боя и приготовились прикрывать Йокеля и его подбитый «мессершмитт», который тащился к Киркенесу. До аэродрома оставалось всего несколько минут полета, поэтому существовала вероятность, что Йокель продержится. Я связался с базой и сказал им подготовиться к аварийной посадке.

В 20 километрах юго-восточнее Киркенеса мы услышали хриплый голос:

– Проклятый дым… рули заклинило.

– Йокель, бога ради, что с тобой? – спросил я, предчувствуя худшее. К этому времени его Ме-109 летел слишком низко для прыжка с парашютом.

– Рули полностью отказали.

Я следил, как «мессершмитт» полого снижается к каменистой равнине внизу. Я всерьез испугался.

– Йокель, ты должен выровнять его!

– Триммеры на пределе, все, что я могу, – последовал безнадежный ответ.

Все умолкли. Мы с отчаянием следили, как самолет неотвратимо снижается все ниже.

– Я попытаюсь сесть на брюхо! – крикнул Йокель.

Я затаил дыхание. Внизу не было ни клочка ровной земли. Поверхность дикой тундры была усеяны острыми торчащими скалами и валунами. За несколько секунд до удара мы поняли, что надежды нет. Хотя я понимал неизбежность того, что случится, когда «мессершмитт» налетел на огромный валун и разлетелся на куски, меня словно ударило. Лейтенант Йокель Норц, одержавший 117 побед, погиб на месте.

Когда во второй половине дня мы снова взлетели, я с трудом мог сосредоточиться на происходящем. Я думал только об Йокеле и его ужасном конце. Сбив «аэрокобру», я скомандовал отбой и вернулся на базу, забыв даже показать механикам, что одержал победу. Вечером спасательная команда вернулась с места падения, вместе с телом товарища, которого все мы любили. Сила удара о камень была так велика, что от него мало что осталось. Его похороны стали настоящим притворством. В гроб наложили камней, чтобы получился нормальный вес. Хотя все знали, что Норц был искренним католиком, этот нюанс не был учтен, когда его отпевали в церкви в Парккина. Главной темой речи была обычная трескотня о героизме и тому подобный пафос.