Частная жизнь Тюдоров. Секреты венценосной семьи - Трейси Борман

В книгах рецептов елизаветинских времен для чистки зубов рекомендовалась гвоздика, поскольку она не только удаляет дурной запах, но еще и облегчает боль. Поскольку королева из-за своей любви к сладкому регулярно страдала от зубной боли, этот совет был ей очень полезен. Врачи облегчали приступы зубной боли с помощью петрушки, майорана и молочая. Молочай содержал довольно ядовитый сок. При нанесении на зубы этот сок прижигал нервные окончания — и навсегда избавлял от боли.

Но в 1575 году у Елизаветы так сильно и долго болели зубы, что врачи предложили последнее средство — удалить несчастный зуб. Перспектива операции королеву напугала — и это понятно, если вспомнить, какими инструментами тогда пользовались. Елизавета наотрез отказалась. Но боль была такой острой, что нужно было что-то сделать. В конце концов на помощь пришел епископ Лондона Томас Элмер. Он уверил королеву, что боль от удаления зуба будет не столь сильной, как ей кажется. Чтобы доказать это, он добровольно согласился удалить один из немногих оставшихся у него зубов на глазах у Елизаветы. Елизавета согласилась. Пример епископа так вдохновил ее, что «она сделала то же» — к облегчению придворных, которые несколько недель страдали от ее дурного настроения[663].

Елизавета была непростым пациентом. Как и ее отец, она считала болезнь проявлением слабости и злилась на своих фрейлин и врачей, если они пытались ей помочь. Она всегда твердила, что с ней все хорошо. Однажды она приказала доставить ей воды из Бакстона, что в Дербишире. Эта вода славилась своими целительными свойствами. Королева хотела принять ванну, чтобы избавиться от боли в ноге. Но когда воду доставили, королева пришла в ярость и отослала воду прочь, потому что к тому времени уже распространился слух о ее болезни[664]. Но иногда болезнь становилась настолько серьезной, что королеве приходилось уединяться в личных покоях и бороться с симптомами. Однажды она отсутствовала при дворе три дня и в это время «была не расположена к общению… будучи мучимой сильной простудой и сильным расстройством в глазах, из-за чего она не могла прочесть ничего»[665].

Хотя Елизавета была более здоровой, чем остальные монархи династии Тюдоров, она периодически болела, но скрывала болезни от своих придворных. Ее мучили головные боли, боли в желудке, боль в ногах, одышка и бессонница. Все эти явления усиливались в моменты стрессов. Елизавете не всегда удавалось скрывать свои болезни. В начале ее правления испанский посол предсказывал, что она «вряд ли проживет долгую жизнь», хотя вполне возможно, что он просто выдавал желаемое за действительное[666].

Королева с большим вниманием относилась к личной гигиене. Ванны она принимала чаще других: обычно раз в месяц, «нужно ей это было или нет»[667]. У нее имелась специальная «ванна для бедер» (достаточно большая, чтобы сидеть, но недостаточно, чтобы лежать). Эту ванну она возила с собой из дворца во дворец. Ее также мыли камер-фрейлины — они смачивали ткань в теплой воде в оловянных тазах и обтирали тело королевы. Королева любила умащать себя ароматизированным розовым маслом и мускусом — эти запахи любил и ее отец. Кроме того, она иногда пользовалась духами собственного изобретения — кипятила воду с сахаром и добавляла в нее сладкий майоран и порошок листьев бензойного дерева. Современники называли этот запах «очень сладким»[668].

Когда в конце долгого дня Елизавета удалялась в личную спальню, ей на помощь вновь приходили камер-фрейлины. Вдали от внимательных взглядов придворных, они тщательно раздевали ее, смывали макияж и освобождали волосы от шпилек. Как бы поздно ни было, сколь бы утомленной ни была королева, исполнялся каждый этап предписанной процедуры. Процесс раздевания длился не меньше церемонии одевания, так что до подушки Елизавета чаще всего добиралась очень поздно. Разделение персоны публичной и персоны приватной было крайне важно для ее королевской власти — и для ее женского тщеславия. Только самым доверенным дамам было позволено видеть оба ее лица.

Летом 1575 года Роберт Дадли сделал последнюю решительную попытку убедить Елизавету вступить с ним в брак. Он устроил для нее несколько потрясающе пышных представлений в своем замке Кенилворт в Уорикшире. Несколько недель продолжались пиры, маскарады и турниры. Дадли почти обанкротился. Развлечения порадовали Елизавету, но, когда все закончилось, она снова отказала своему давнему фавориту.

Впрочем, вполне возможно, что одновременно с ухаживанием за Елизаветой Дадли тайно встречался с Леттис Ноллис, которую тоже пригласил на празднества. Кроме того, он тайно ухаживал за Дуглас Шеффилд, которая в прошлом году родила ему сына, Роберта.

Какое-то время Елизавета находилась в блаженном неведении относительно измен своего фаворита. Когда летом 1577 года он гостил у графа и графини Шрусбери в Четсворт-Хаусе, королева написала им спокойное письмо, прося ограничить его в жирной пище, которой, как она слышала, он злоупотребляет. «Позволяйте ему днем две унции плоти, стремясь к совершенству в качестве, а не в количестве, и чтобы он выпивал двадцатую часть пинты вина для утешения своей утробы, — писала она. — По праздничным дням, как это подобает мужчине его сложения, мы советуем вам увеличить его рацион, позволив ему в обед крылышко крапивника, а на ужин ножку той же птицы, сверх его обычных унций»[669]. То, что королева нашла время, чтобы написать столь легкомысленное письмо и отвлечься от государственных дел, говорит о том, что она скучала по своему давнему фавориту и в разлуке сердце ее смягчалось.

Дадли воспринимал расставание с Елизаветой иначе. Хотя вдали от центра власти ему было скучновато, зато здесь он спокойно мог ухаживать за Леттис. Их встречи явно стали более частыми. Возможно даже, что Леттис забеременела. В 1578 году вопрос о браке неожиданно встал с особой остротой. Не желая получить отставку (как это случилось с Дуглас вскоре после рождения ее сына), Леттис потребовала, чтобы Дадли узаконил их союз. Страшась неизбежного гнева королевы, но сознавая необходимость продолжения своей династии, он согласился на тайную церемонию в своем загородном доме Ванстед в Эссексе. Невеста была в «свободном одеянии» — возможно, так дипломатично обозначили ее беременность[670].