Венгерский кризис 1956 года в исторической ретроспективе - Александр Стыкалин

Лидеры ВСРП сочли нужным продемонстрировать твердость своих позиций именно в тот момент, когда их северные соседи этой твердости, по мнению Кадара, не проявляли. Пресса, почувствовав ослабление цензуры, перестала ограничиваться критикой команды Новотного, ушедшего в конце марта с поста Президента[666], и занялась выявлением более общих пороков существующей системы. Чрезмерная, как полагал Кадар, уступчивость «чехословацких друзей», впрочем, пока еще не побуждала его к корректировке своей прежней доброжелательной линии в отношениях с ними. Венгерская пресса в отличие от прессы СССР, ГДР, Польши, Болгарии освещала происходящее в Чехословакии в позитивном ключе, хотя в самой Венгрии речь, как правило, не заходила о распространении экономических реформ на политическую сферу. 18 апреля Кадар к огромной радости чешских и словацких реформаторов публично поддержал опубликованный незадолго до этого манифест команды Дубчека, Программу действий КПЧ – документ, который в апреле раскритиковали на пленуме ЦК КПСС и который Брежнев несколько позже, на майской встрече представителей стран советского блока, оценил как «выражение мелкобуржуазной стихии», «программу, открывающую возможности для реставрации капитализма в Чехословакии»[667]. 16 апреля Брежнев, по свидетельству тогдашнего члена Политбюро ЦК ВСРП экономиста-реформатора Реже Ньерша, в телефонном разговоре с Кадаром назвал Дубчека честным, но слабым человеком, указал на опасность контрреволюции в Чехословакии[668]. Позиция Кадара, таким образом, все более отклонялась от курса Москвы.

Вопреки настояниям Кадара не обсуждать чехословацкие проблемы без участия представителей КПЧ, последние так и не были приглашены 8 мая в Москву на встречу руководителей 5 стран (Болгарии, Венгрии, ГДР, Польши, СССР). Спокойная и уравновешенная позиция Кадара в еще большей мере в сравнении с Дрезденом стояла особняком и вызывала открытые возражения других участников встречи[669]. Смысл его выступления заключался не в последнюю очередь в стремлении предостеречь друзей от поспешных, непродуманных действий в отношении Чехословакии. Вместе с тем Кадар не возражал против предложения Москвы о проведении на территории ЧССР крупномасштабных маневров армий стран Организации Варшавского договора.

Такие маневры, ставшие не просто демонстрацией военной силы, но и формой политического давления[670], состоялись в первой половине лета. Венгерские генералы докладывали Кадару о гнетущей атмосфере на командных пунктах, о том, что советский генералитет открыто демонстрировал недоверие к чехословацким коллегам, отчасти перенесенное и на венгров, которых считали ненадежными союзниками и не посвящали в целостный план военных учений[671]. Среди советских военнослужащих вопреки усилиям политработников распространились слухи о том, что не только румынская компартия, но и ВСРП в межпартийной дискуссии по принципиальным проблемам, которую уже невозможно было скрыть, заняла сторону КПЧ[672].

Серьезные разногласия с Москвой не могли не вызвать озабоченности руководства ВСРП. Кадар всегда реально оценивал место своей страны в мире и четко осознавал пределы возможного во внешней политике Венгрии. «Мы малая страна, и не надо к нам слишком большого внимания», – неоднократно говорил он иностранным корреспондентам на пресс-конференциях конца 1950-х годов, когда весь мир внимательно следил за выходом Венгрии из глубочайшего внутриполитического кризиса. Кадар понимал, что геополитическое положение ВНР исключает для нее проведение внеблоковой политики, которую могла себе позволить титовская Югославия, знал также, что те, кто помог ему прийти к власти в ноябре 1956 года, могут, если он не оправдает их доверия, лишить его руля. На основе своего большого личного опыта венгерский лидер пришел к убеждению, что доверие советского руководства и отсутствие напряженности в отношениях с Москвой есть залог большей свободы рук во внутренней политике, в частности, при решении экономических проблем. Он всегда хорошо чувствовал колебания в настроениях в Кремле и у него сложилась своя тактика в контактах с советскими партнерами – отстаивая интересы Венгрии, как он их понимал, Кадар знал границы допустимых требований и в противоположность румынскому лидеру

Чаушеску старался не обострять разногласий с Москвой. Не было ни одного принципиального вопроса международных отношений, где лидер ВСРП заметно отступил бы от советской позиции[673]. Причем такая политика была не просто плодом здравого смысла прагматической натуры Яноша Кадара, она до известной степени коренилась в национальной традиции – в свое время и некоторые правительства эпохи Хорти, находясь в тени другой господствовавшей в регионе державы, нацистской Германии, стремились сохранить, не обостряя разногласий, определенное поле для самостоятельного маневра[674]. Знал Кадар и то, что он далеко опережает Москву в своем стремлении реформировать экономический механизм коммунистического режима на основе большей рациональности, учета материальной заинтересованности граждан, и что судьба реформ, им санкционированных, во многом зависит от внешних факторов, часто неблагоприятных для Венгрии (в Москве к 1968 году стал уже намечаться откат от осуществления самых умеренных, так называемых «косыгинских» реформ). Обозначившиеся разногласия с руководством КПСС поставили перед Кадаром непростую задачу – найти возможности для максимального сближения позиций с СССР, не поступившись в то же время своими реформаторскими планами, успех которых в немалой мере зависел и от успеха реформ в соседней Чехословакии, вызывавших в Кремле все более нескрываемое раздражение. Решение этой задачи неминуемо должно было обречь венгерских лидеров на далеко идущие компромиссы с Москвой.