Костяные часы - Дэвид Митчелл

Чтения в Южной Америке предполагают активное участие публики, как выступления наших комиков. Вавилонская рыбка в моем ухе не переводит, а вкратце излагает содержание сказанного и время от времени признается: «Извините, но я не понимаю, что имеется в виду. И автор тоже не понимает». Ричард Чизмен зачитывает отрывок из своего нового романа «Человек в белом автомобиле» о последних мгновениях жизни Сонни Пенхоллоу, кембриджского студента, который направляет свой винтажный «астон-мартин» с корнуэльского утеса в пропасть. Проза Чизмена не дотягивает даже до оценки «ужасно»: она посредственна, и слушатели один за другим снимают наушники и вытаскивают смартфоны. Чизмена провожают жидкие аплодисменты; впрочем, мое вчерашнее выступление тоже встретили прохладно.

Затем начинается круглый стол – полная хрень.

– Литература должна убивать! – заявляет первый революционер. – Я пишу, держа в одной руке карандаш, а в другой – нож!

Взрослые люди встают и радостно аплодируют.

Второй писатель не отстает от первого:

– Вуди Гатри, один из немногих действительно великих американских поэтов, написал на своей гитаре «Эта машина убивает фашистов»; а я написал на своем лэптопе: «Эта машина убивает неокапитализм!»

Толпа в зале безумствует.

Вереница опоздавших пробирается на свободные места в ряду передо мной. Идеальная возможность предоставляется как по писаному. Скрытый живым щитом, я выскальзываю из зала и шлепаю вниз по беленой лестнице. В дальнем конце просторного двора монастыря Святого Доминика Кенни Блоук читает что-то собравшимся вокруг детям. Они завороженно слушают его. Отец часто рассказывал, как Роальд Даль прибыл на вертолете на какую-то вечеринку и советовал всем гостям подряд: «Пишите книги для детей – эти говнюки поверят чему угодно». Из герцогских ворот выхожу на площадь, где вчера давал концерт Деймон Макниш. Прохожу пять кварталов по не особенно прямой 36-й улице, закуриваю и тут же швыряю сигарету в канаву. Чизмен давно бросил курить, так что запах табака может стать смертельно опасной подсказкой. А здесь дело серьезное. Я никогда не совершал ничего подобного. С другой стороны, ни один рецензент никогда так жестоко не расправлялся с чьей-либо книгой, как Ричард Чизмен расправился с романом «Эхо должно умереть». В уличном ларьке шкворчат жареные бананы. С балкона второго этажа глядит какой-то малыш, вцепившись в железные прутья решетки, будто узник. Банк охраняют солдаты с автоматами на шеях, но я рад, что мои деньги не зависят от их неусыпной бдительности: один увлеченно отправляет кому-то эсэмэску, второй заигрывает с девчонкой не старше моей Джуно. Интересно, Кармен Салват замужем? Она ни разу об этом не упоминала.

Сосредоточься, Херши. Ты идешь на серьезное дело! Сосредоточься!

С опаленной солнцем улицы вступи в прохладный вестибюль отеля «Санта-Клара», отделанный мрамором и тиковым деревом. Спокойно пройди мимо двух швейцаров, явно обученных убивать. Они оценивают и одежду, и американистость, и уровень доходов постояльцев. Сними темные очки, рассеянно поморгай, мол, живу я здесь, ребята, и снова надень очки, пробираясь по внутреннему дворику, сквозь толпу гостей, попивающих капучино перед обедом и деловито рассылающих электронную почту там, где монахини-бенедиктинки некогда напитывались Святым Духом. Не попадайся на глаза майне, а за недремлющим фонтаном поднимись по лестнице на четвертый этаж. Повтори вчерашний полуночный путь к неизбежной развилке. Залитый солнцем коридор над гулким колодцем внутреннего дворика ведет в мой номер, где Криспин Херши одумается, а кривая дорожка вьется к комнате 405, где Криспин Херши воздаст Ричарду Чизмену по заслугам. Стайкой рыбешек сквозит дежавю, имя ему – Джеффри Чосер:

Но мне не терпится встретить не смерть, а справедливость. А нет ли свидетелей? Ни одного. Значит, по кривой дорожке. У двери в номер 403 стоит тележка горничной, но самой горничной нет. Номер 405 – за углом, предпоследний в тупиковом конце коридора. В голове звучит песня Леонарда Коэна «Dance Me to the End of Love»[82], а сквозь арку в наружной стене гостиницы, в четырех этажах над улицей, Херши видны крыши, синяя полоса Карибского моря, цветная капуста облаков… На далеком берегу небоскребы, завершенные и недостроенные. Вот и номер 405. Тук-тук. Кто там? Это твоя кара пришла, Дики Чизмен, гаденыш ты этакий. На улице октава за октавой газует мотоцикл. Вот электронная карточка-ключ Чизмена, прикарманенная прошлой ночью добрым самаритянином, вот он, последний шанс Рока разрушить мой прекрасный план: если Чизмен, заметив пропажу карточки, утром получил новую, с новым кодом, то замигает красный огонек, дверь не откроется и Херши придется отказаться от своего замысла. Но если Року угодно, то на двери зажжется зеленый огонек. На дверной раме сидит ящерка, подрагивает языком.

Прикладывай карту-ключ. Давай же!

Зеленый. Вперед!

Дверь закрывается. Отлично, в комнате прибрано, постель застелена. Если войдет горничная, делай вид, что все в порядке. Рубашка свисает с дверцы шкафа, на прикроватном столике лежит книга Халлдора Лакснесса «Самостоятельные люди». Ислам запрещает менструирующим женщинам прикасаться к Корану, а по-моему, настоятельно необходимо запретить таким говнюкам, как Ричард Чизмен, притрагиваться к Лакснессу без резиновых перчаток. Прекрасная мысль. Извлеки хозяйственные перчатки из кармана пиджака и надень. Замечательно. Найди в шкафу чемодан Ричарда Чизмена. Новехонький, дорогой, вместительный: идеальный чемодан. Открой его, расстегни молнию на внутреннем кармашке; молния тугая, похоже, ею не пользовались. Вытащи складной нож, аккуратно сделай полудюймовый надрез на верхней подкладке. Великолепно. Вынь из кармана конвертик размером с кредитную карту, аккуратно срежь уголок и стряхни в чемодан немного белого порошка – человеческий глаз ничего не разглядит, а вот биглю в нос шибанет, как дерьмом скунса. Теперь засунь конвертик в надрезанную подкладку, протолкни поглубже. Закрой молнию на внутреннем кармашке. Верни чемодан в шкаф, проверь, не осталось ли предательской Санта-Клаусовой дорожки из крошек. Нет, все чисто. Красота. А теперь покинь место преступления. Резиновые перчатки сними, идиот…

В коридоре горничная-метиска, склоненная над тележкой, поднимает голову и устало улыбается. Сердце екает в груди. Говорю: «Хелло» – и соображаю, что допустил фатальную оплошность. Горничная одними губами повторяет: «Хелло», скользит взглядом по стеклам темных очков, а я, идиот, только что дал ей понять, что говорю по-английски. Как глупо! Возвращаюсь той же кривой дорожкой. Медленно. Не сломя голову, как застигнутый врасплох любовник. А вдруг горничная видела, как я снимал резиновые перчатки?

Может, вернуться и забрать кокаин?

Успокойся! Для неграмотной метиски ты обычный постоялец, белый мужчина среднего возраста в темных очках. Жилец номера 405. Она уже не помнит о тебе. Миновав охранников в вестибюле, возвращаюсь кружным путем к месту проведения фестиваля. Наконец-то выкуриваю сигарету. Выбрасываю резиновые перчатки в мусорный бак за каким-то ресторанчиком, снова вхожу во двор монастыря Святого Доминика, небрежно махнув VIP-карточкой у ворот, и вижу Кенни Блоука, который отвечает какому-то мальчику: «Отличный вопрос…» Поднимаюсь наверх, опять же в обход, через вместительный зал, где сотни три слушателей внимают Холли Сайкс, которая читает отрывок из своей книги со сцены в дальнем конце аудитории. Останавливаюсь. Что все эти люди в ней находят? Слушают ее разинув рот, не сводя глаз с перевода на большом экране над сценой. Даже фестивальные эльфы у дверей забыли о своих обязанностях из-за ангельской авторессы.