Урал грозный - Александр Афанасьевич Золотов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А я говорю — это надо. А Альтман — нет. А откуда знает кукушка, как вить гнезда? — и, подскочив к Николаю Кораблеву: — Али ты из таких, кто на народное добро — плюнь и разотри?
Николай Кораблев недоуменно посмотрел на него, а тот еще громче выкрикнул:
— Не жалей деньжат — тогда башку воде сорвем. Динамит есть ай взрывчатка какая?
Альтман скривил губы.
— Выдумка. Фантазия.
— Давай динамиту ай взрывчатку какую,— и, услыхав возражение Альтмана, Коронов весь сморщился и со слезой, со стоном: — Ай вам уральского добра не жалко? Гибель полную хотите после себя учинить.— И с этими словами он кинулся в толпу.
5
Люди, кому-то грозя, кого-то ругая, с шумом и гамом отхлынули от котлована, оставляя на гребне Ивана Ивановича. Он, как во сне, видел: огромная, колышущаяся толпа остановилась поодаль, а на возвышенности горы появились Николай Кораблев, Альтман, Коронов и группа рабочих. Они что-то пронесли. Потом что-то долго делали там, под уклоном. В это время кто-то подошел, взял под руку Ивана Ивановича и отвел в сторону.
Люди молчали. Если бы не рев прорвавшегося озера, то, наверное, слышно было бы тяжелое дыхание толпы: так высоко поднимались груди, и лица у всех были мрачные. Так они стояли час и два... И вдруг скат горы, будто всем подмигнул, осел, затем раздался оглушительный взрыв. Шапка горы, рванувшись, взлетела вверх, застилая яркое голубое небо тучей пыли, а в котлован обрушились земля, камни.
Вода еще злее закипела, и поток оборвался.
Раздались приветствующие крики.
Иван Иванович только тут пришел в себя и, узнав, в чем дело, обозлился:
«Как же это я? Как же? Я ведь уралец и знаю, что только так можно было задушить озеро. Поистине кто-то лишил меня разума».— Опустив глаза, чувствуя свою двойную уже вину, он вихляющей походкой подошел к Николаю Кораблеву и, чтобы отвести разговор от своей ошибки, сказал:
— Ах, как работали! Народ. Я про народ. Ведь целый день без пищи.
Николай Кораблев, сдерживая бешенство, не глядя на Ивана Ивановича, походка которого в эту минуту казалась ему противной, проговорил:
— Четыре дня за вами. Нет, шесть. День мы потратили на это,— он показал на котлован,— и дней пять придется убирать всю эту дрянь. Смотрите, как все залило.
Иван Иванович склонил голову, затем поднял ее и большими чистыми глазами посмотрел на своего начальника.
Посмотрел так, что у Кораблева внутри дрогнуло.
— Извините,— проговорил Иван Иванович.
Но это «извините» снова взвинтило Николая Кораблева, и он, чего с ним никогда не было, шагнул, подняв руку, как бы намереваясь одним ударом сбить Ивана Ивановича с ног.
— К черту! Никаких «извините». Этим дело не поправишь. Надо наверстать шесть дней. Мы не имеем права терять и одного дня. Фронт ждет.
— Хорошо, я сейчас пойду. Я пересмотрю сроки строительства и, наверное, найду.
— Не сейчас, а передохните, на вас лица нет,— сурово одернул его Николай Кораблев.— На фронте за такое расстреливают. И вас бы следовало... только... только у меня нет такого инженера, как вы, черт бы вас побрал,— и накинулся на подошедшего Альтмана: — А вы почему не проявили настойчивости?
Альтман заговорил с остановками, как бы пробуя каждое слово на зуб.
— Да ведь... ведь он... Иван Иванович для меня авторитет.
— Авторитет? В таких делах авторитеты существуют только для дураков. А вы умный инженер. Зачем зря болтаете? — и, увидев Коронова, Николай Кораблев тепло улыбнулся, сказал: — Ну, Евстигней Ильич, не знаю уж, как и отблагодарить вас. Будут награждать нас орденами — первому попрошу орден вам.
— Сочту за благодарность большую,— явно гордясь своим успехом, ответил Коронов и, посмотрев на Варвару, сказал уже напыщенно, зная — в этом отказа не будет: — Варвара настоятельно просит меня обратиться к вам, Николай Степанович, чтобы ее, как у нее малое дите-двухлетка, с лесозаготовок перевести сюда в столовую. Работать будет как и полагается.
Варвара стояла рядом с Короновым и горячими глазами смотрела на Николая Кораблева.
— Да-а... Малое дите,— тоненьким голоском нарочито пропищала Люба и передернула плечами.
«Ух, какая она,— подумал Николай Кораблев, отворачиваясь от Варвары.— Еще подумают, шашни какие-то»,— но тут же снова посмотрел на Варвару строго и деловито и, давая всем понять, что ее поведение вовсе не трогает его, проговорил: — Что ж, это можно. Завтра пусть и переходит.
Надя, увязая в иле, перепрыгивая через канавки, подбежала к Николаю Кораблеву и, вынимая из кармашка пиджачка письмо, сказала:
— Радость-то какая, Николай Степанович. От Татьяны Яковлевны.
Письмо действительно было от Татьяны. Оно, потрепанное, надорванное в ряде мест, бродило где-то очень долго и только вот теперь, на сороковой день, попало в руки адресата.
«Коля,— писала Татьяна.— Я, мама и Виктор уходим. Я смогла с собой захватить только картину «Днепр». Ох! А от тебя давно нет писем. И как хотела бы я сейчас получить от тебя хоть строчку. Навсегда, навсегда, навсегда твоя Татьяна».
И то, что письмо где-то так долго бродило, и то, что в нем было сказано «уходим», так потрясло Николая Кораблева, что он, утопая в иле, пошел от котлована покачиваясь. А войдя в квартиру, не раздеваясь, повалился на диван и, задыхаясь, прошептал:
— Вот такой же страшный поток прорвался и в жизни. Война — страшный поток. Ах, Таня! Сколько тебе придется перестрадать! Уже сороковой день ты где-то,— и он так застонал, что из соседней комнаты выбежала Надя.
— Батюшки! — вскрикнула она.— Да у вас жилка на виске лопнет. Я сбегаю за доктором.
— Не надо! — хрипло кинул он.— Сейчас некогда страдать и лечиться... вся площадка у нас затоплена грязью. Приду поздно,— и, все так же пошатываясь, он вышел из квартиры.
Надя выбежала за ним, взяла его за руку, по-детски заглядывая ему в лицо,