Шелковая императрица - Жозе Фреш

— Еще! Еще! — кричала императрица Китая, забыв о стыдливости и приличиях.

Немой, как послушный ученик, подчинился ее приказу…

Когда к утру она утомилась и оставила в покое изумительный инструмент, доставивший ей столько блаженства, уже подходил час, когда служанки должны были явиться в ее покои, дабы помочь с облачением.

В ночь перед возвращением императора она тоже призвала в свою постель Немого и наслаждалась до утра, хотя это было несколько рискованно.

— Это так приятно, но мало, мой нежный друг! Я не желал бы останавливаться, хотел бы, чтобы все это длилось дольше! — с упреком заметил супруг, когда она непривычно быстро исполнила свою обязанность.

— Не стоит добавлять иней к снегу, ваше величество! Если бы вы только знали, как раскалывается от боли моя голова! — жалобно простонала она.

У-хоу намеренно использовала пословицу, означавшую, что Гао-цзуну не стоило усугублять дело. Необычное отступление от привычек было вполне обдуманным. Уже несколько месяцев она знала благодаря сведениям, получаемым от Немого, что император зачастил к молоденьким наложницам, отдавая предпочтение девственницам, на которых оказался особенно падок.

— Не хотите ли вы, чтобы я послал к вам хорошего врача?

— О нет, это невозможно! Ведь все они — даосы, а им запрещено входить в пределы дворца! Последний придворный доктор, что меня осматривал, только потрогал виски пальцами и пообещал, что головная боль пройдет! Конечно, она не прошла! Без правильно составленных лекарств я никогда не смогу исцелиться! — вздохнула она.

— Но ни один придворный конфуцианец не станет советоваться с даосом фан-ши! — нахмурился император Гао-цзун.

Борьба за влияние между конфуцианцами и даосами шла давно. Конфуцианцы преобладали среди чиновников, вплоть до самых высших, и правители империи Тан опирались на их помощь. Верные слуги государства, образованные и деятельные, они проходили долгий отбор и обучение, словно крупицы песка, просеянные сквозь самое мелкое сито, в роли которого выступала вся огромная административная система империи. Однако они были заинтересованы в сохранении собственных привилегий, а это порой входило в противоречие с государственной выгодой.

Что касается даосов, славившихся пристрастием к магии и алхимии, а также разработавших сложную философию индивидуального развития личности, — их рассматривали как противников коллективной морали, которую защищали конфуцианцы. Последние обвиняли даосов в том, что те подогревают несогласие в обществе и подрывают основы империи.

Тем не менее странные «длинноволосые монахи» продолжали пользоваться уважением и сохраняли ореол святости, иногда сиявший ярче, чем авторитет конфуцианцев. Но доступа во дворец им не было.

За несколько месяцев до этого разговора с императором У-хоу уже подняла шум, пригласив к себе на службу длинноволосых монахов и заведя обычай играть с ними в шахматы. Ей нравились эти люди, их удивительное умение вести занимательные беседы, столь непохожие на церемонные речи придворных. Однако злые языки при дворе тут же обвинили У-хоу в сговоре с сомнительными личностями и выполнении вместе с ними неких магических ритуалов. В конце концов Гао-цзун вынужден был оправдываться перед сановниками за своеволие супруги.

С тех пор он все же настаивал на том, чтобы она не встречалась с даосами. Но теперь сдался.

— Если я услышу о хорошем враче-даосе, клянусь вам, моя милая, я немедленно захочу взглянуть на него! — сказал император, запечатлев нежный поцелуй на лбу супруги.

В стремлении стать императором и получить в свои руки реальную власть в государстве, заняв место Гао-цзуна, У-хоу с каждым днем все больше презирала своего супруга. Но ей требовалась поддержка буддистов. До недавнего времени она не сомневалась, что получит ее, однако невозможность исполнить простое обещание, данное самому влиятельному из них, Безупречной Пустоте, могло быть истолковано как тайная немилость императрицы и интерес к другим любимцам. В итоге буддисты могут начать искать поддержку иных сил при императорском дворе, и тогда небольшой кусок тончайшей материи может стать причиной крушения ее величественных замыслов.

Расследование по поводу незаконного производства шелка уже привело к тому, что источник драгоценного материала, на который она рассчитывала, совершенно иссяк. Она не могла допустить явного провала этого расследования, ведь сама же его и возглавляла. Приходилось ждать и искать иные способы достичь цели.

Чтобы завоевать симпатии народа, так необходимые ей в дальнейшем, и попутно решить задачу с шелком, У-хоу добилась от императора издания нескольких прежде немыслимых указов. Новые правила поощряли разведение шелкопряда частным образом, давая бедным крестьянам шанс участвовать в императорском шелковом промысле, что вызвало негодование многих знатных семей.

Также теперь прямо за городскими стенами можно было увидеть поля, засеянные просом и ячменем, засаженные плодовыми деревцами, а кое-где и тутовником, утыканные сторожками и хибарками для инструмента, а еще недавно никто не смел использовать эти земли, их держали пустыми в военных целях, на случай обороны города. Этот указ заставил скрипеть зубами всех крупных сановников, а в первую очередь — старого генерала Чжана.

Но империя давно не вела серьезных боевых действий, народы на окраинах более или менее сохраняли верность Поднебесной, а военное сословие обрело привычку к праздному образу жизни. Великая стена превратилась в условную границу, а не реальный барьер на пути врагов.

У-хоу же эти обстоятельства интересовали мало. Ни о каких могучих захватчиках, способных угрожать империи, она не слыхала, а военных рассматривала как никчемных и вредных людишек, стоящих на пути задуманных грандиозных преобразований.

«Давать народу часть прибыли, получаемой государством» — вот на чем У-хоу решила построить свою политику, и ей все чаще удавалось находить за пределами императорского дворца тех, кто готов был ее услышать. По понятным причинам императрица не могла действовать в открытую, а ее передвижения и связь с миром за пределами императорского двора оставались весьма ограниченными.

Две столицы Китая — главная, Чанъань, и летняя, Лоян — к тому времени стали прекраснейшими городами мира.

Четырнадцать улиц пересекали Чанъань с севера на юг и одиннадцать — с востока на запад, по городу тянулся судоходный канал, его стены вместили 110 кварталов и два больших рынка. Вдоль центральных улиц стояли прекрасные дома, свидетельствовавшие о процветании их владельцев, принадлежавших к знатным торговым семьям и аристократии; там же находились государственные учреждения, содержавшиеся на собранные налоги и составлявшие «императорский город» к югу от дворца императора.

По образцу главной столицы был построен Лоян, через который также протекал судоходный канал длиною в семь ли, однако двор пренебрегал красотами летней столицы в течение большей части года, удаляясь туда лишь в поисках прохлады в самый жаркий сезон.

Сеть дорог и каналов начали строить еще при Цинь Ши-хуанди, первом