Мир под напряжением. История электричества: опасности для здоровья, о которых мы ничего не знали - Артур Фёрстенберг

Улле Юханссон, который много десятилетий входил в преподавательский состав знаменитого на весь мир Каролинского института – того самого, который каждый год вручает Нобелевскую премию по медицине, – впервые заинтересовался воздействием микроволнового излучения в 1977 г., когда услышал на конференции в Финляндии доклад о проницаемости гематоэнцефалического барьера. Он начал изучать проблему с кожными высыпаниями у компьютерных операторов в начале 1980-х, услышав радиопередачу Кайсы Ведин. Ведин, которая позже написала статью «В тени микрочипа», анализ профессиональных рисков для операторов компьютера, искала помощи невролога. «Я нейробиолог, – говорит Юханссон, – так что решил, что вполне подойду, и я искренне верил, что проблемы, на которые она хотела указать, используя общепринятый репертуар научных „инструментов“, будет изучить довольно просто. Я даже не представлял, что есть и другие силы, которые не хотят, чтобы такие исследования проводились, но вскоре понял, что эти очень простые и ясные расследования, которые предлагала Кайса Ведин, будет очень, очень сложно начать».

Улле Юханссон, кандидат наук

«Мне сразу стало ясно, – вспоминает он, – что люди, которые говорили о кожных реакциях после контакта с компьютерными экранами, вполне возможно, реагируют весьма специфическим образом, и это совершенно корректная реакция избегания, особенно если вызывающий ее агент – излучение и/или химические испарения; точно такая же реакция может случиться, например, на солнечные лучи, рентгеновские лучи, радиацию или химические запахи. Вскоре, однако, многие мои коллеги-клиницисты выдвинули множество других „объяснений“, которые вошли в моду. – что людям, сообщавшим об экранном дерматите, просто кажется, что он есть, или они страдают от психологических аберраций после менопаузы, или что они стары, или у них плохое школьное образование, или они стали жертвами классических павловских рефлексов. Как ни странно, большинство этих „экспертов“, нередко самопровозглашенных, сами никогда не встречались с больными экранным дерматитом и не проводили никаких проверок своих предложенных моделей».

Когда Юханссон впервые связался с Ведин, он и сам не был лично знаком ни с кем из больных экранным дерматитом, но быстро узнал, что они прячутся повсюду вокруг, прямо у него на глазах. Он узнал, что сыпь на коже – всего лишь самое заметное проявление убийственного недуга, и контакт не только с компьютерными экранами, но и с другими источниками излучения – и даже самым обычным электричеством – может серьезно повредить сердце, нервную систему и другие системы организма. «После всех этих лет, – говорит он, – я до сих пор регулярно общаюсь с тысячами этих людей, рассеянных по всему миру и происходящих из самых разных слоев общества. Ничто не защитит вас от этого функционального нарушения – ни политические взгляды, ни доходы, ни пол, ни цвет кожи, ни возраст, ни страна, где вы живете, ни работа. Пострадать может любой. Эти люди страдают от радиационного урона от устройств, которые ввели в действие очень быстро, даже формально не протестировав на потенциальное токсичное воздействие на окружающую среду или любые другие угрозы для здоровья».

Юханссон не только лишился грантов на исследования и работы в Каролинском институте: ему угрожали убийством, а однажды на него даже совершили покушение. Он однажды поехал куда-то с женой на мотоцикле и, еще не развив большой скорости, вдруг потерял управление. Двадцать семь спиц заднего колеса подпилили, причем так профессионально, что это невозможно было заметить. Я спросил Юханссона, что помогает ему идти дальше. Он начал с рассказа о жизни людей, которых называют электрочувствительными.

«Жизнь людей с ЭГЧ чаще всего напоминает ад на земле, – сказал он. – Я очень быстро понял, что знаменитая шведская сетка социальной безопасности не ловит их, а позволяет упасть и разбиться. Это меня очень обеспокоило. ЭГЧ превратилась в модель демократического мира – точнее, в модель того, как демократии не выполняют своих обязанностей по защите граждан. Даже сейчас довольно просто представить себя в такой ситуации. Сегодня это человек с ЭГЧ, а кто будет завтра? Кто станет изгоем? Может быть, я сам? Или вы? Кто? Электрогиперчувствительность превратилась в медицинского изгоя, люди с ЭГЧ страдают от трудностей, которые затрагивают остальное общество. Очень страшная картина. Любой, ибо все мы люди, может точно так же пострадать от того, что я вижу раз за разом.

С другой стороны, я задумался еще и вот о чем. Люди с ЭГЧ – большинство из них – на самом деле очень сильные. Им приходится терпеть самые разные притеснения от общества, от врачей, ученых, экспертов, политиков, гражданских служащих, своих родных и так далее, так что у них очень толстая ментальная „кожа“. Я невероятно ими восхищаюсь! Я знаю, что сам бы ни за что не выдержал таких постоянных и сильнейших избиений.

Что помогает мне идти дальше? Нужно держаться своей цели; сдаться и уйти в другую отрасль – значит оставить всех этих людей вообще без всякой надежды. Как ученый из государственной организации я обязан работать на людей, которые нуждаются в помощи, а не на свою личную карьеру. Когда я рос в Швеции в пятидесятых и шестидесятых, моя семья была очень бедна. Тогда я узнал, насколько же ценна рука, которую протягивают тебе, чтобы помочь. Такой урок забыть нельзя».

Доктор Эрика Мэллери-Блайт – семейный врач. Она родилась в Англии, у нее двойное гражданство – британское и американское, и она тоже посвятила этой проблеме всю жизнь, столкнувшись с ней лично. Окончив медицинскую школу в 1998 г., она работала в госпиталях по всей Англии и выучилась на инструктора по травматологии. В 2007 г. она перебралась в США вместе с мужем, пилотом истребителя F-16 Британских королевских ВВС, который служил офицером по обмену в НАТО. Она получила травму во время беременности. Как и многие другие молодые профессионалы, Мэллери-Блайт стала зависимой от технологий. Собственно говоря, она была среди первых пользователей мобильных телефонов – отец купил ей первый аппарат еще в десять лет, в середине 1980-х. Она всегда замечала, что у нее болела голова, если она слишком долго пользовалась телефоном, но, как и большинство людей, не обращала на это особого внимания.

Теперь же после каждого телефонного звонка начиналась сильная боль, а правая сторона лица становилась ярко-красной, словно при солнечном ожоге. Кроме того, в то же время она купила свой первый ноутбук с Wi-Fi, которым активно пользовалась для медицинских исследований и который держала на коленях – но недолго, потому что каждый раз, когда она так делала, в ногах начиналась сильная ноющая боль. «Такое было ощущение, словно мои ноги жарятся изнутри», – вспоминает она. Вскоре она вообще уже не могла пользоваться компьютером, даже на расстоянии. «Как врач, – говорит она, – я понимала, что, если мне больно, значит, здесь что-то не так». В конце концов ей пришлось отказаться и от компьютера, и от телефона. К тому времени она не могла спать, у нее развились сердечная аритмия и сильнейший тремор – в дополнение к головокружению и мучительным головным болям. Но все источники, которые удавалось найти в интернете, уверяли ее, что раком от мобильного телефона она не заболеет, а то, что с ней происходило, не удавалось поместить ни в один медицинский контекст из тех, что она изучала. Наконец, после родов, она услышала термин «электромагнитная гиперчувствительность», но еще не осознала всей его серьезности. «Как может существовать такое тяжелое заболевание, о котором я ничего не слышала?» – спрашивала она себя. Лишь сделав МРТ, чтобы исключить опухоль мозга, она поняла, что ее жизнь изменилась полностью и навсегда. Когда врач включил высокочастотные импульсы МРТ, Мэллери-Блайт увидела «миллион золотых песчинок, разлетающихся наружу», и почувствовала «ощущение надвигающейся гибели». Последний кусочек мозаики встал на место, когда они с мужем поехали в далекий лагерь на краю Долины смерти, где не было ни Wi-Fi, ни мобильной связи. «Облегчение было невероятным», – говорила она. Впервые за долгое время она чувствовала себя абсолютно хорошо и нормально.