Ультиматум Борна - Роберт Ладлэм

— Хотите сказать, что у вас здесь есть химчистка и прачечная?

— Конечно, нет, мы все отвозим в — э , нет, вы меня так не подловите, док! — охранник обнажил в улыбке желтоватые зубы. — Неплохо соображаете. Решили, что я скажу вам, где мы находимся, да?

— Да нет, просто интересно.

— Да, конечно. Это как мой племянник, сын моей сестры, ему тоже все всегда «просто интересно», и он задает мне такие вопросы, на которые совсем не хочется отвечать. Типа: «Слушайте, дядюшка, а как это вы устроили меня в медицинский институт, а?» Да! Он врач , как и вы , ну, что вы на это скажете?

— Скажу, что брат его матери очень великодушный человек.

— Это да, неплохо, правда?.. Ладно, док, натягивайте ваши шмотки, и мы немножко покатаемся.

Охранник протянул Мо его одежду.

— Думаю, глупо спрашивать, куда мы поедем, — заметил Панов, вставая со стула. Он снял больничную пижаму и одел трусы.

— Очень глупо.

— Думаю, все же не настолько глупо, как то, что ваш племянник ничего не говорит вам о кое-каких признаках заболевания, которые бы меня насторожили, будь я на вашем месте, — заметил Мо, натягивая брюки.

— О чем это вы?

— Да так, — ответил Панов, надев рубашку и наклоняясь, чтобы натянуть носки. — Когда вы в последний раз виделись с племянником?

— Пару недель назад. Я положил немного денег на его страховку. Черт, эти матери просто вымогатели!.. А вам-то что до того, когда я видел этого обормота?

— Просто интересно, не сказал ли он вам чего-нибудь.

— Насчет чего?

— Насчет вашего рта. — Мо, зашнуровывая ботинки, кивнул. — Над столиком есть зеркало, взгляните сами.

— На что? — мафиози быстро подошел к зеркалу.

— Улыбнитесь.

– Кому?

— Себе… Видите желтизну на зубах, и как изменяется цвет десен снизу вверх?

— Ну и что? Они всегда были такие…

— Возможно, что ничего страшного и нет, но он должен был это заметить.

— Господи, заметить что?

— Амелобластома ротовой полости. Вероятно.

— Это еще что за гадость? Я не люблю чистить зубы и ходить к зубным врачам. Они все просто мясники!

— Хотите сказать, что уже довольно долго не посещали дантиста или ортодонта?

— Допустим, — охранник вновь оскалился перед зеркалом.

— Это может объяснить, почему ваш племянник ничего вам не сказал.

— И почему?

— Скорее всего, он полагает, что вы регулярно проверяете зубы, поэтому вам это должен объяснить специалист.

Закончив шнуровать ботинки, Панов выпрямился.

— Я вас не понимаю.

— Видите ли, он благодарен за все, что вы для него сделали, он ценит вашу щедрость. Я могу понять, почему он не решается вам сказать.

— Сказать что? — итальянец отвернулся от зеркала.

— Я могу ошибаться, но, по-моему, вам следует посетить пародонтолога. — Мо одел пиджак. — Я готов, — сказал он. — Что дальше?

Мафиози покосился на Панова, его лоб пересекли морщины недоверия и непонимания. Он залез в карман и вытащил большой черный платок.

— Простите, док, придется завязать вам глаза.

— Это из милосердных побуждений? Чтобы, когда вы соберетесь всадить мне в голову пулю, я не знал об этом?

— Нет, доктор. Для вас не будет пиф-паф. Вы слишком ценный.

— Ценный? — задал риторический вопрос крестный отец в своей богато украшенной гостиной на Бруклин Хайтс. — Словно золотую жилу целиком вынули из земли и положили вам на тарелку. Этот еврей промывал мозги самым крупным фигурам в Вашингтоне. Его сведения по ценности равняются стоимости Детройта.

— Луис, вам их не получить, — заметил привлекательный мужчина средних лет, одетый в дорогой костюм из волокон тропических растений, который сидел напротив своего собеседника. — Их надежно спрячут и доставят в такое место, где вы их не достанете.

— Что ж, мы над этим работаем, мистер Парк Авеню Манхэттен. Скажем — ну, смеха ради, — что мы их раздобыли. Во сколько вы их оцените?

Гость позволил себе тонкую аристократическую улыбку.

— В стоимость Детройта, — ответил он.

– Va bene! Вы мне нравитесь, люблю людей с чувством юмора.

Так же быстро, как на нем появилась улыбка, лицо мафиози стало серьезным, даже пугающим.

— Наша пятимиллионная сделка насчет этого Борна-Вебба еще в силе, не правда ли?

— С небольшим дополнительным условием.

— Я не люблю дополнительные условия, мистер Юрист, просто терпеть их не могу.

— Мы можем обратиться к кому-нибудь еще. Вы не одни такие в этом городе.

— Позвольте мне вам кое-что объяснить, Signor Avvocato . По большому счету мы — мы — единственные в этом городе. Мы не устраиваем разборок с другими семьями, понимаете, о чем я? Наш совет решил, что разборки — это слишком личное, это развращает.

— Так вы хотите узнать мое условие? Оно должно вам понравиться.

— Валяйте.

— Нельзя ли сказать это иначе…

— Рассказывайте.

— Вы получите бонус в размере двух миллионов, потому что мы настаиваем, чтобы вы занялись женой Вебба и его правительственным дружком Конклиным.

— Заметано, мистер Парк Авеню Манхэттен.

— Хорошо. Теперь о других делах.

— Хочу поговорить с вами про нашего еврея.

— О нем мы поговорим…

– Сейчас .

— Не пытайтесь мной командовать, — сказал адвокат одной из крупнейших контор на Уолл-стрит. — Вы не в том положении, wop.[59]

— Эй, farabutto! Не смейте так со мной разговаривать!

— Я буду разговаривать с вами так, как мне удобно… С виду, и это помогает вам во время переговоров, вы очень мужественны, этакий мачо, — юрист невозмутимо закинул ногу на ногу. — Но внутри вы другой, не так ли? У вас податливое сердце, или, может быть, кое-что еще, когда дело касается молодых мужчин.

– Silenzio![60]— итальянец вскочил с дивана.

— Я не собираюсь использовать эти сведения вам во вред. С другой стороны, не думаю, что обсуждения прав сексменьшинств занимают первое место в повестке дня собраний Коза Ностры, как вы полагаете?

— Ах вы, сукин сын!

— Знаете, когда я был молодым военным адвокатом в Сайгоне, мне довелось защищать лейтенанта-кадровика, замеченного в flagrante delic to[61]с вьетнамским мальчишкой, который зарабатывал на жизнь проституцией. С помощью юридических ухищрений, используя допускающие двоякое толкование положения военного кодекса в отношении гражданских лиц, мне удалось спасти его от позорного изгнания, но было очевидно, что ему придется оставить службу. К сожалению, он так и не вернулся к нормальной жизни — застрелился через два часа после оглашения приговора. Видите ли, он стал изгоем, позорящим своих сослуживцев, и не смог этого вынести.