Обнаженная натура - Владислав Артемов

— Я возьму, пожалуй, вот это. Зеленое, — решился он после недолгого колебания, совестясь того, что отнял так много времени у ласковой барышни.

С дорогим пакетом подмышкой, оставив в магазине половину дома с надворными постройками, выбрался он наружу.

Надо бы еще туфельки подыскать, но это потом, потом. Главное сделано, теперь-то все наладится и исправится…

С успокоенным сердцем вошел он в свой двор. На крыльце сидели Юра со Степанычем, которые, завидев его, вдруг поднялись и скрылись в доме. Родионов направился на кухню.

— Говоришь, говоришь одно и то же, никакого толку! — громко и раздраженно произнес Юра при его появлении и пнул ногою обглоданную кость, отчего та ударилась с биллиардным стуком о кафельную стену, отлетела и завертелась посередине кухни.

— Не ори на меня! — взвизгнула Стрепетова, распрямляясь и отбрасывая веник в угол.

— А я не ору! — заорал Батраков. — Я русским языком объясняю, чтобы не оставлять собаке на полу для тараканов еду и всякую дрянь. — Он сбился, оттого еще больше рассвирепел и еще раз пнул кость. И снова она отскочила от стены и завертелась на прежнем месте.

Вид вышедшего из себя противника, как ни странно, подействовал на Стрепетову умиротворяюще. Она подобрала веник, уперла руки в бока.

— Ну-ну, дальше что? — подчеркнуто спокойно сказала она. — Зарежем человека из-за тараканов?

— Что есть таракан? — опустившись на табурет, произнес Юра угасшим голосом…

— Юра, случилось что-нибудь? — спросил Родионов. — От Ольги что-нибудь?..

— Ольга погибла, — тускло ответил Батраков, не взглянув на Пашку. — Звонили три дня назад. По всем телефонам звонили, которые в ее книжке нашли. На машине разбилась…

Наступила тяжкая тишина, только Стрепетова терла и терла тарелки в раковине. Потом выключила воду и промокнула руки об фартук.

Родионов, покачиваясь, побрел к себе. Знакомое чувство того, что он все это предвидел, что именно этого он и ожидал, овладело им. Ему показалось, что он понял смысл этих страшных слов еще до того, как Юра их произнес. И уже заранее все его существо сопротивлялось и кричало: «Нет! Такого не может быть! Это ошибка, чего-то недопоняли, испорченный телефон…» Но он знал, что это чистая правда, что таких ошибок не бывает, и все-таки сопротивлялся изо всех сил, отталкивал эту правду беззащитными ладонями, не впускал ее в себя. А она вломилась, сметая все преграды, не обращая внимания на все его наивные ухищрения.

Батраков на всякий случай шел за ним следом.

Родионов остановился у телефона и с ненавистью поглядел на аппарат.

— Кто сказал? — отрывисто и глухо спросил он.

— Все уже знают, — неопределенно двинул рукою Юрка и бросился подхватывать Павла, который качнулся к стене и стал сползать по ней на пол…

Потом он пил холодную воду из стакана. Юрка держал стакан у его рта, а Пашка, сделав несколько глотков, отстранился и сказал:

— А точно замечено, Юра. Банально, а ведь точно…

— Что замечено? — не понял Батраков.

— А вот, что зубы стучат об стакан. Вот, гляди…

Он снова начал пить, показывая Юрке, как стучат зубы по стеклу…

— Все, пойду, Юра, — сказал Родионов, поднимаясь с корточек.

Вошел в свою комнату, ударился лодыжкой о косяк, вскрикнул и поморщился от боли, но не понял, откуда она взялась и почему ему так плохо. Затем, когда острая боль утихла, присел на край дивана и так просидел до самой ночи, тупо глядя в одну точку на полу, в которой открылся ему целый мир. Заглянула в комнату Наденька, впустила Лиса, что-то говорила, но он ничего не слышал, только на все слова ее отрицательно качал головой, и она снова убежала по своим детским делам. Ночью Родионов повалился на бок и незаметно заснул, не догадавшись поднять на диван ноги. Так и спал по-вокзальному до самого утра.

Утром поднялся и пошел к Батракову. Открыл дверь, не постучавшись. Тот курил, лежа в углу на жестком тюфяке и стряхивал пепел себе на грудь. Юра прищурился, узнал его и кивнул головой, указывая на стул.

— Кто тебе сказал? — спросил Родионов, вяло опускаясь на стул. — Ты сам трубку брал?

— Не помню уже, — Юра задумался. — По-моему, Степаныч. Или Любка…

Родионов поднялся и отправился к Любке.

— Любаша, откуда ты узнала?

— Все говорят… Степаныч и Кузьма Захарьевич… Вера Егоровна…

Родионов повернулся и пошел по коридору. В нем нарастало какое-то безумное чудовищное подозрение. И оно еще больше укрепилось, когда и Степаныч не смог сказать ему ничего определенного.

— Тут, Паш, как повезет… Как уж повезет… — вздохнул тот. — Меня вот, Паш, в Казахстане бульдозером переехало… «Катерпиллер» американский, полторы тысячи тонн весу…

Родионов махнул рукой и вышел.

Кузьма Захарьевич сходу принялся утешать его.

— Вы успокойтесь, Павел… Переведите дух. Баба Вера, по-моему, а вообще все говорили, что она попала под машину. Иномарка какая-то. Они теперь носятся. Пьяный был, наверно, подлюка…

Родионов уже стучался к Вере Егоровне. И тут повторилось то же самое, никаких концов не отыскивалось. Он обошел все комнаты и жильцы все как один кивали друг на друга… Круг замкнулся.

— Юра! — крикнул Родионов с порога, врываясь в комнату. — Это все чудовищно! Концов нет. Все твердят, что погибла, но никто не может мне сказать, откуда это им известно. Что-то тут есть, я не верю. Так не бывает… Зачем она притворилась мертвой царевной? Да, она притворилась мертвой царевной. Она хотела меня спасти, я знаю…

— Паша, не терзай себе душу, — поднимаясь с тюфяка, проговорил Юрка. — Так не шутят. Не придумали же мы это. Будь мужиком. Выпей вон водки. — он ткнул пальцем в направлении стола, на котором стояла недопитая бутылка.

— Я всех опросил, — твердо сказал Пашка. — Кто-то же должен быть первоисточником. А тут никто вспомнить не может. Тут дьявольское что-то…

— Паша, — Батраков налил полстакана водки и выпил одним духом. Отдышался. — Вот что, Паша. Вот что… Неважно, откуда эта информация, но все это правда. Так что перестань дергаться понапрасну. Забудь…

И Родионов поверил. Но не до конца.

Он перетащил в свою комнату телефон. Долго выяснял номера моргов, а затем принялся дозваниваться.

«Да, была похожая, в синей кофте, шатенка, лет тридцать… А еще есть другая, пятьдесят лет, седая, в плаще…»

Когда он уточнил, есть ли, была ли лет двадцати, золотоволосая, предположительно в белом платье, отвечали приветливо: «Естественно, есть и в белом. Есть с ножевым ранением, есть с огнестрельными… Но обе брюнетки…»

И когда он, поражаясь тому, что способен на иронию, спросил злобно и язвительно, есть ли у них там мужчина мефистофельского обличия, бледный, со шрамом через всю щеку, при галстуке — отвечали тем же вежливым терпеливым голосом: «Да. Есть». «Один?» — совсем уж глупо брякнул Пашка. «Один старый, двухнедельный. Брюнет. Другой третьего дня поступил, с сединой на висках. Еще есть двое, близнецы, у обоих шрамы, но без галстуков. Смотреть надо…» «Что, и все эти люди умерли насильственной смертью?» — поразился Родионов. «Абсолютно! — уверил голос и прибавил странное разъяснение. — Мегаполис…» «Страшное время». — вздохнул Пашка. «Ужасающее!» — радостно подтвердил голос из морга.