Тайна Марии Стюарт - Маргарет Джордж

Мария рассмеялась и подняла свою шляпу. Они с Дарнли быстро вышли во двор. Уже начинало темнеет, и в окнах замерцал свет.

– Какая встреча! – воскликнул Роберт Стюарт, увидевший их.

Обычно Мария хорошо относилась к своему брату, но сегодня вечером этот игривый и легкомысленный юноша был ей неприятен.

– Рада тебя видеть, брат, – быстро сказала она. – Надеюсь, ты хорошо отметил майские праздники?

– О да!

Мария и Дарнли прошли мимо так быстро, что он развернулся на месте и едва не упал. Он был явно навеселе.

– Заходи быстрее! – Мария потащила Дарнли в караульную комнату, потом в присутственный чертог и наконец в его спальню. Она плотно закрыла задвижку и прислонилась к двери.

Дарнли стоял посреди комнаты, куда она едва ли не загнала его. «Какие у него худые ноги! – внезапно подумала она. – Он действительно тяжело болел».

– Дорогой муж, – сказала она, пробуя это слово на вкус. – Теперь я действительно могу так называть тебя.

Она подошла к нему, бледному и нетвердо державшемуся на ногах.

– Жена. – Он обнял ее, но его тело как будто одеревенело.

– Как, ты боишься? Ты должен радоваться. Мы взяли нашу жизнь и любовь в свои руки. Теперь нас ничто не может разделить. – Она притянула его к себе.

– Мы связаны навеки?

– Да. – Мария повела его к кровати. – После этого обряда мы стали одним целым.

Она заставила его лечь, и он вытянулся во весь рост на огромном ложе.

– Сегодня у нас не будет слуг, – сказала она. – Никто не будет раздевать нас, не будет глупых хлопот со взбиванием перин и подкладыванием грелок. – Она наклонилась и поцеловала его. – Здесь только мы одни. Мы получили самый драгоценный дар: уединение. Никто не войдет сюда.

Она сняла с него дублет, по очереди освободив каждую руку.

– Я буду твоим слугой, – прошептала она.

Вскоре Дарнли лежал обнаженный на королевской постели. Мария не могла оторвать взгляда от него. Раньше она никогда не видела обнаженного мужчину – во всяком случае, взрослого мужчину. Как их тела могут быть настолько разными?

Она тоже начала медленно раздеваться: сначала чепец, потом верхняя юбка, потом жесткий материал, державший ее под нужным углом. В конце концов она осталась в нижней юбке и шелковом белье с кружевами. Дарнли заключил ее в объятия.

– Все это действительно мое? – прошептал он.

– Да, мой господин, моя любовь…

– Твой муж и твой друг, – добавил он, держа ее лицо в ладонях. – Надеюсь, я окажусь достойным этого.

Он поцеловал ее и потянул под нагретое одеяло. Она чувствовала, как бдительность, заставлявшая следить за каждым шагом, покидает ее.

Кровать стала маленьким миром для них: одеяла были шатром, а пуховая перина – зеленым лугом. Дарнли продолжал обнимать ее и постепенно избавил от остатков одежды. Его пальцы, непривычные к застежкам, шарили по ее телу, но его замешательство лишь распаляло ее желание. Когда она осталась обнаженной, то почувствовала, что больше не может существовать отдельно от него.

– О Генри!.. – прошептала она, когда его тело прижалось к ней с головы до ног. – Ты делаешь меня больше, чем я есть.

– Это невозможно. Ты никогда не сможешь быть больше, чем… О! О!

Ей казалось, что ничто не может достаточно крепко связать его с ним, что она хочет полностью слиться с ним, но в то же время остаться отдельной от него, чтобы дарить ему себя и осыпать его ласками.

Их соитие было единственным способом выпустить это чувство на волю, а потом укротить его. Оба были девственны, однако все произошло совершенно естественно.

– О Генри! – воскликнула она и прижала его потное лицо к своей груди. – О муж мой!

Она наконец стала женщиной.

Она проснулась посреди ночи еще до того, как начало светать. Дарнли спал рядом с ней, тихо и ровно дыша. Было так странно проснуться и найти другого человека рядом с собой… Привыкнет ли она к этому?

«Нет, никогда, – подумала она. – Это всегда останется чудом для меня. А он…» Она посмотрела на Дарнли, пытаясь разглядеть его в темноте. Он что-то пробормотал и пошевелился. Она прикоснулась к его плечу и прошептала, что должна вернуться в свою спальню до того, как проснутся Марии.

Она выскользнула из-под одеяла и выпрямилась на холодном каменном полу. Поправив меха и покрывало, она направилась к двери, соединявшей две спальни. Аккуратно отворив дверь, она прокралась в свою комнату. Марии еще спали, хотя она знала, что они заметили ее отсутствие. Тем не менее она часто ложилась очень поздно, советуясь с Риччио или даже играя в карты до двух часов ночи. Они привыкли к этому.

«Должно быть, сейчас три или четыре часа утра». Мария на цыпочках подошла к кровати и заползла под одеяло. Она была обнаженной, а ее одежда осталась в спальне Дарнли. Как она скроет это от них? Они всегда помогали ей одеваться, приносили ей теплое белье, складывали и убирали ее ночную рубашку.

Ночные рубашки лежали в вязовом сундуке в дальнем конце комнаты. Сможет ли она бесшумно открыть его в темноте и достать рубашку? Мария осторожно слезла с кровати и направилась к сундуку. Почувствовав под ногами мягкий ковер, она поняла, что прошла половину пути; оставалось лишь не споткнуться о тяжелый стул. Наконец она наклонилась над сундуком и приподняла крышку, молясь о том, чтобы петли не заскрипели. Ее молитвы были услышаны. Она взяла верхнюю рубашку и на ощупь узнала розовую шерстяную сорочку с шелковой подкладкой. Она получила ее незадолго до смерти Франциска, но с тех пор надевала не часто, так как рубашка казалась слишком яркой и роскошной во время траура.

«Я больше не вдова, а невеста, – внезапно подумала она. – Я больше не девственница, а женщина».

Мария вернулась в кровать и снова улеглась под одеяло, чувствуя себя совершенно другим существом по сравнению с той, что спала здесь в последний раз. От прикосновения мягкой шелковой подкладки собственное тело показалось ей грязным и потным. Раньше она почти никогда не чувствовала себя грязной, разве что после долгой верховой прогулки. Но это была другая грязь, с другим запахом, несмотря на определенное сходство.

Динг-динг-динг-динг. Маленькие часы на каминной полке отбили четыре часа. Так рано. Так поздно.

«Но я вернулась сюда, и никто не знает. Это моя тайна. Моя и Дарнли».

Солнце светило в окна, и часы пропели динг-динг-динг-динг-динг-динг-динг-динг, когда она проснулась. Ее веки слиплись, тело одеревенело, а между ног угнездилась легкая саднящая боль.

Ее Марии были одеты и оживленно расхаживали по комнате. Одна из них, Фламина, заводила часы, другие чистили ее украшения мягкой тканью и пастой из толченого алебастра. «Большой Гарри» лежал как детская игрушка, ожидающая своей очереди.