Святой Грааль - Юрий Никитин

Калика ерзал вверх-вниз, словно очень глубоко дышал. ВдругТомас замер, в страхе закусил губу, ощутив соленую кровь — из-под спины каликипоказались темная полоска, поползла вниз! Она была чуть темнее, чем сама скалаи сухая земля, Томас разглядел ее лишь потому, что напряженно всматривался.

Сердце Томаса заныло в страхе и жалости: калика жестокоизрезал руки о выступ, пытаясь перетереть веревку. Темная лужа ширилась,растекалась, словно калика перерезал себе важные кровеносные жилы!

На миг Томас подумал, что калика решил погибнуть сам — этолучше, чем от рук презренных убийц. Но ведь он не благородного происхождения,язычник и варвар, а те бьются за жизнь до последнего вздоха, до последней капликрови, да и потом наверняка, когда дьявол тащит их души в ад, они кусаются кактолько могут...

— Я знаю, что говорю, — сказал Томас значительно.Он повысил голос, не давая отвести от него глаза. — Думаете, я ничему ненаучился? За всю длинную дорогу от своей северной страны за двумя морями дознойного Иерусалима? Пока брал штурмом башню Давида, освобождая от неверных?Когда карабкался на высокие стены Иерусалима?.. А внезапные налеты сарацинскойконницы на быстрых как пустынный самум конях?.. А их наемные ассасины, передкоторыми вы просто слепые котята?

Громким голосом он начал рассказывать случаи из победногопохода Христова воинства, и наемники слушали, не отрывая глаз: профессиональныеубийцы, они однако не покидали своего края, не видели ни жарких стран, нисеверных, не видели даже моря — работы в неспокойное время для убийц больше,чем для землевладельцев или плотников.

Внезапно Павел, самый подозрительный из троих, беспокойнозавозился, сказал дрогнувшим голосом:

— Мне кажется, он болтает не просто так!

Петр беспечно хохотнул:

— Еще бы! Старается не думать, что его ждет.

— Нет, у него что-то созревает в котелке...

— Скоро котелок расколется, и ты все увидишь, —успокоил Петр. — Давай, железнобокий, продолжай!

Томас раскрыл было рот, но в темноте послышался конскийтопот. Коршун взял лук и стрелы, Петр и Павел — сабли, все трое вытянули шеи,глядя через голову Томаса. Наконец Коршун сказал с облегчением:

— Конь хозяина!.. Ну, рыцарь, ждать недолго.

На фоне звездного неба, со странно блестящими в лунном светеплечами и головой словно посыпан инеем возник всадник. Конь фыркнул, заслышавдругих коней, тихонько заржал. Коршун подобострастно бросился навстречу, помогГорвелю сойти с коня. Следом появился на низком лохматом коне еще всадник:Стельма, как понял Томас.

Горвель быстро доковылял до места, где сидел связанныйТомас, одним коротким взглядом сквозь узкую прорезь наградил неподвижногокалику, что сидел в забытьи, уронив голову на залитую кровью грудь, тут жеповернулся к блестящему рыцарю:

— Все на месте?.. Я несся как джин! Вдруг сталострашно, что какая-то пакость вмешается, все испортит. Это сам дьявол, а нерыцарь!

— Мы справлялись и с дьяволами, — заверил Коршун.

Горвель, прихрамывая, остановился перед Томасом. Сквозьпрорезь единственный глаз блистал как льдинка в лунном свете, а вместо другогоглаза Томас отчетливо видел красную впадину, похожую на адскую печь, в которойсуждено вечно гореть этому человеку. Томас ответил прямым взглядом, в которомбыла незапятнанная рыцарская гордость, высокомерие и благородная надменность.Горвель произнес медленно, все еще часто дыша после стремительной скачки:

— Что скажешь теперь, сэр Томас?

— Что я поеду дальше, а ты останешься, — ответилТомас голосом высокорожденного, как говорил бы с конюхом.

Горвель отшатнулся, рука ухватилась за меч. Он подозрительнооглянулся на Коршуна и его компаньонов. Коршун протестующе выставил ладони:

— Все в порядке! Рыцари все твердолобые. Его можнообразумить, только вогнав копье в сердце. Или расплескав мозги боевым топором.

Горвель сказал глухим голосом:

— Тогда образумим!.. Или расплескаем?

Он вытащил меч, уже не рыцарский, как заметил Томас, акороткий, легкий — прежний тяжелый меч уже не удержал бы в искалеченной руке.Томас смотрел не мигая в нависшую над ним стальную маску. Чувство жалости кполучеловеку испарилось. Взгляд его синих глаз, сейчас темных при свете луны,был прям и чист как всегда.

Голос Горвеля забился в железной коробке шлема, похожий настрашную летучую мышь, что ищет выхода, метаясь от стенки к стенке, царапаяжелезо острыми коготками.

— Ты герой штурма башни Давида, ты освобождал ГробГосподень!.. Знаешь, как молиться, должен знать. Я, правда, никогда не слышалот тебя ничего, кроме имени Пречистой Девы да ругани с церковными словцами. Носейчас хочу услышать настоящую молитву!

— Настоящая молитва ввергнет тебя в ад ещеглубже, — ответил Томас. — Не страшит кара Господня?

— Нам всем гореть в аду, — отрезал Горвель. —Я там буду не один.

Томас видел, как в темноте на теле калики внезапно ослабелаверевка. Натянута была так туго, что лопнула со страшным треском, хлопком,словно ударил пастушеский кнут. Все должны были развернуться, броситься ссаблями — сердце Томаса облило кровью, — однако все пятеро, включая иподошедшего Стельму, напряженно всматривались в яростное лицо Томаса — онпонял, что остальные слышат из посторонних шумов только неумолчный рев близкоговодопада да тяжелое дыхание Горвеля.

— Добавлю, — проревел голос Горвеля в стальнойбашне шлема, — что проживешь ровно столько, сколько продлится твоямолитва!.. Но только молись громко, чтобы мы разобрали каждое слово.

Калика за их спинами медленно выдвинул из-за спины руки собрывками веревок, на землю капала темная кровь. Лицо калики было перекошеностраданием, вместо глаз зияли темные провалы.

— Ну? — Потребовал Горвель люто. Он чуть нажал нарукоять меча, острие пропороло кожу на горле. Томас ощутил, как побежалатоненькая горячая струйка. Странно, даже обрадовался, ощутил облегчение: нетолько калика теряет кровь!

Коршун сказал досадливо:

— Это ж рыцарь! Гордый. Станет молиться, как же!

— Почему не станет? — заверил Горвель. — Ещекак станет! Только подозреваю, что он, хоть и клянется на каждом шагу именемПречистой, ни одной молитвы не знает.

Павел нерешительно придвинулся ближе, не спуская глаз стемной полоски крови на горле рыцаря, предположил:

— Молиться для него сейчас, все равно, что молить опощаде. Эти франки даже богу молятся лишь потому, что ихнего Бога на самом деленет, они его никогда не видели!

За их спинами калика наклонился, одеревенелыми пальцамиразвязал тугие узлы на ногах. Медленно поднялся, покачнулся на застывших ногах.Горвель и Коршун не отрывали глаз от горла бледного рыцаря. Горвель наконецотнял меч, крепче стиснул рукоять, голос в железной темнице прозвучал с дикимбешенством: