Василий Шульгин. Судьба русского националиста - Святослав Рыбас

Существует прямая связь с началом Корниловского выступления и сильным ростом российских активов на Петроградской бирже.

Надо сказать, что «заговор» был организован крайне неудачно. (Напрашивается сравнение с антигорбачевским выступлением советских генералов в августе 1991 года — ГКЧП.)

Начался Корниловский «заговор» с того, что 20 августа Керенский, по докладу комиссара Временного правительства при Ставке Б. В. Савинкова (бывший эсер-террорист), согласился на «…объявление Петрограда и его окрестностей на военном положении и на прибытие в Петроград военного корпуса для реального осуществления этого положения, т. е. для борьбы с большевиками».

И что здесь похоже на «заговор»?

Читаем у Деникина: «Наконец, в двадцатых числах обстановка несколько более разъяснилась. Приехал ко мне в Бердичев офицер и вручил собственноручное письмо Корнилова, в котором мне предлагалось выслушать личный доклад офицера. Он доложил: В конце августа, по достоверным сведениям, в Петрограде произойдет восстание большевиков. К этому времени к столице будет подведен 3-й конный корпус во главе с Крымовым, который подавит большевистское восстание и заодно покончит с Советами.

Одновременно в Петрограде будет объявлено военное положение и опубликованы законы, вытекающие из „корниловской программы“. Вас Верховный главнокомандующий просит только командировать в Ставку несколько десятков надежных офицеров — официально „для изучения бомбометного и минометного дела“; фактически они будут отправлены в Петроград, в офицерский отряд.

В дальнейшем разговоре он передавал различные новости Ставки, рисуя настроение ее в бодрых тонах. Передавал, между прочим, слухи о предстоящих новых назначениях командующих войсками в Киев, Одессу, Москву, о предположенном новом составе правительства, среди которого назывались имена и нынешних министров, и совершенно неизвестные мне. Во всем этом вопросе была несколько неясна роль Временного правительства, и в частности Керенского. Решился он на крутой поворот военной политики, уйдет или будет сметен событиями, ход и последствия которых, при создавшихся условиях, не могут предрешить ни чистая логика, ни прозорливый разум»[343].

Принявший командование 3-м конным корпусом генерал П. Н. Краснов понимал шаткость позиций послефевральской элиты, но считал, что иного выхода не было: «А между тем мы знали, что Корнилов считался революционером, что Крымов, которого почему-то считали монархистом и реакционером, играл какую-то таинственную роль в отречении государя-императора и дружил с Гучковым. Мы все так жаждали возрождения армии и надежды на победу, что готовы были тогда идти с кем угодно, лишь бы выздоровела наша горячо любимая армия.

Спасти армию! Спасти какою угодно ценою. Не только ценою жизни, но и ценою своих убеждений — вот что руководило нами тогда и заставляло верить Корнилову и Крымову»[344].

Вот в чем было дело: генералы понимали, что военное выступление направлено не только против Совета, но и в принципе против Февраля.

Впоследствии А. И. Гучков, указывая на связь Корнилова с Керенским, недоговаривал — за свержением Совета непременно наступила бы очередь Временного правительства.

«Корнилов неоднократно указывал ему, А. И., что он, А. И., как „буржуй“, не может рассчитывать увлечь за собой войска. Напротив, по его мнению, Керенский, который представлялся им своим человеком, мог бы это сделать. И свое выступление Корнилов рассматривал как coup d’Etat [государственный переворот], который должен был быть произведен под флагом Керенского»[345].

Думается, взаимоотношения Корнилова (армия) с Керенским (социалисты) все же были сложнее, чем показывал Гучков. Керенский до последнего часа колебался между генералами и Советом, так как именно в опоре на обе силы и состояла неустойчивая прочность его положения. Отказываясь от одной, он неизбежно проваливался.

28 августа части 3-го корпуса заняли Лугу, разоружив местный гарнизон, и продвинулись дальше. У станции Антропшино Туземная дивизия вступила в перестрелку с солдатами Петроградского гарнизона.

Здесь колебания Керенского закончились, он принял помощь Петроградского совета: из арсенала Петропавловской крепости рабочим было выдано оружие, стали формироваться отряды Красной гвардии, железнодорожники прервали движение эшелонов, а агитаторы начали пропаганду в войсках.

В приказе Крымова корпусу предусматривалось, казалось бы, всё — захват в Петрограде дворцов, банков, вокзалов, телеграфа и телефонной станции. «Не было предусмотрено только одного — встречи с боем до входа в Петроград»[346].

Когда профсоюз железнодорожников заблокировал пути, и казаки остались без пищи, воды, а лошади без фуража, — всё рухнуло.

Керенский, обратившийся к низменным интересам «революционных» солдатских масс (своеволие и отсутствие всякой дисциплины), подорвал патриотический приказ Корнилова, означавший возвращение к войне.

«Заговор» вошел в неплановую фазу. Теперь Корнилову надо было решиться начать полномасштабную гражданскую войну или отступить.

Тем более что Керенский издал указ об отрешении от должности Верховного главнокомандующего и предании суду как мятежника, и отступить назад уже было невозможно.

Корнилов, как недавно и император, предпочел сдаться.

Покаяние генералов за их роковую ошибку 1 марта не состоялось.

Конечно, можно отчасти считать возмездием печальную судьбу многих генералов, в том числе увольнение Гучковым еще в апреле генерала Рузского от должности («проявлял невероятную бездеятельность, апатию») и его гибель осенью 1918 года в Пятигорске (зарублен шашкой и полуживым закопан в могилу). Вообще высшие генералы были похожи на младенцев, делающих первые шаги. Назначенный Верховным главнокомандующим А. А. Брусилов (после кратковременного пребывания на этом посту великого князя Николая Николаевича и М. В. Алексеева), по словам Гучкова, «…раболепно ползал на брюхе перед солдатской демагогией, в то время как Алексеев вел себя с большим достоинством».

Генералы, не видевшие под собой опоры, должны были пережить очищающий катарсис и принять новую идею будущего. Характерно, что в программе Корнилова важнейший для солдат земельный вопрос предлагалось решить очень оригинально: землю (отчужденную у помещиков) могли получить только те, кто довоевал до победы.

Не став министром, Шульгин в острой борьбе все же удостоился некоей компенсации: возглавив комитет монархических организаций в Киеве, он получил мандат члена Украинского учредительного собрания (об этом мы уже говорили). Однако это собрание никогда не было созвано, так как в Петрограде Временное правительство быстро катилось под горку, а родная Малороссия столь же быстро превращалась в «Нэньку-Вкраину» («Мать-Украину»).