Лекарь. Ученик Авиценны - Ной Гордон

В сарайчике стоял его мерин — к ужасу Роба, не напоенный, голодный и все еще оседланный. Он быстренько расседлал коня, принес ему в шляпе воды из общественного колодца, а затем поспешил в конюшни, где находились его мул и осел. Купил деревянные ведра, просяную солому, корзину овса, погрузил на осла и доставил к себе домой.

Позаботившись о животных, достал из мешка новую одежду и пошел к баням, завернув по пути на постоялый двор Залмана Меньшого.

— Вот, пришел за вещами, — сказал он старику.

— Они в целости и сохранности, хотя я и оплакивал тебя — ведь минули две ночи, а ты так и не вернулся. — Залман взглянул на него с испугом. — Тут все говорят о зимми-чужеземце, еврее из Европы, который отправился на большой прием и удостоился калаата от шаха Персии.

Роб молча кивнул.

— Так это действительно был ты? — шепотом уточнил Залман.

— С тех пор как вы кормили меня в последний раз, я ничего больше не ел. — Роб тяжело опустился на скамью.

Залман не промедлил и минуты, еда тотчас появилась на столе. Роб сначала осторожно испытал свой желудок, съев только кусок лепешки и выпив козьего молока, но затем, не ощущая ничего иного, кроме голода, дополнил обед четырьмя вареными яйцами, лепешкой, небольшой головкой плотного сыра и миской плова. В его члены стала возвращаться прежняя сила.

Потом он долго отмокал в бане, врачуя синяки. Надев же новый наряд, ощутил себя в нем каким-то чужим, хотя и не столь чужим, как тогда, когда впервые надел еврейский кафтан. Подколенники он приладил не без труда, однако намотать тюрбан было невозможно без совета знающих людей, поэтому на время Роб оставил на голове привычную кожаную шляпу.

Оказавшись дома, он выбросил дохлую мышь и задумался над своим положением. Имелся скромный достаток, но ведь не об этом просил он шаха. Роба стали мучить смутные предчувствия недоброго, но тут его размышления были прерваны появлением Хуфа. Все так же угрюмо тот развернул свиток тонкого пергамента и стал читать вслух.

«Во имя АЛЛАХА!

Указ Царя Вселенной, Высокого и Могучего Повелителя, благородство и прочие достоинства коего не имеют себе равных, Обладателя многих высших титулов, Неколебимого Основания Царства, блистающего Великодушием, Великолепием и непревзойденной Щедростью Льва Персии, затмевающего своим Блеском всех прочих Государей в Мире. Губернатору, Правителю и прочим Царским Чиновникам Города Исфагана — местопребывания Нашего Царственного Престола, а также средоточия Наук и Искусства Врачевания. Да будет им всем ведомо, что Иессей сын Беньямина, еврей, Цирюльник-Хирург из Бэрода Лидса в Англии, прибыл в наше Государство, наилучшим образом управляемое и благоденствующее в сравнении со всеми прочими на Земле, достославное прибежище всех угнетаемых, и получил Возможность и Высокое Счастье удостоиться Лицезрения Нашего Лучезарного Царского Величества и повергнуть свою униженную мольбу о помощи к Стопам истинного Наместника, пребывающего в Раю истинного Пророка. Да будет им ведомо также, что Иессей сын Беньямина из Лидса удостоился Нашей Царской Милости и Благоволения, в знак чего одарен Царским Нарядом с Почестями и Привилегиями, почему Всем надлежит выказывать ему должное почтение. Знайте и ведайте с тем вместе, что сей Указ влечет суровые Кары для ослушников, и нет иного наказания для неповинующихся ему, кроме Смертной Казни. Дано в третий Пандж Шанбе[139]Месяца Раджаба[140]именем Его Царского Величества Благочестивым Паломником, совершившим поклонение исполненным Высшего Благородства Святыням, Главным Советником, Попечителем Дворца Женщин Высочайшего Повелителя Имамом Мирзой-абу-ль-Кандраси, Визирем.

И пусть каждый уповает на Помощь Аллаха, Высокого, Великого, во всех своих Земных Делах».

* * *

— Но что же о школе? — не удержался и спросил Роб хриплым голосом.

— Школа — это не по моей части, — ответствовал Капитан Ворот и ускакал столь же поспешно, как и прибыл.

Недолгое время спустя два носильщика атлетического сложения доставили к дверям Роба паланкин, в котором находились хаджи Давут Хосейн и большой запас ягод инжира — залог сладкого будущего, ожидающего хозяина этого дома.

Вдвоем они сели прямо на землю в крошечном садике под сенью неухоженных абрикосовых деревьев, среди ползающих муравьев и летающих пчел, и занялись ягодами инжира.

— А эти абрикосовые деревья все-таки замечательные, — глубокомысленно заметил хаджи, критически оглядев садик. И пустился в долгие и подробные рассуждения, как можно вернуть всю прелесть четырем абрикосам, разумно прививая, старательно поливая, а равно удобряя почву конским навозом.

Наконец Хосейн умолк.

— Что-то еще? — пробормотал Роб.

— Мне выпала честь передать тебе привет и поздравления почтеннейшего Абу Али аль-Хусейна ибн Абдаллы ибн Сины.

С хаджи градом лил пот, он так побледнел, что на лбу стала резко выделяться забиба. Робу стало жаль его, но не настолько, чтобы не смаковать эти мгновения — они были слаще и роскошнее, нежели пьянящий аромат абрикосов, усыпавших землю под деревьями. Хосейн передавал Иессею сыну Беньямина приглашение вступить в число учащихся медресе и изучать искусство врачевания в маристане, где он сможет постоянно удовлетворять свое горячее желание сделаться искусным лекарем.

Первое студенческое утро Роба выдалось очень жарким, предвещая трудный день. Он старательно облачился в новые одежды, но решил, что подколенники можно не надевать — и без того слишком жарко. Безуспешно сражался с зеленым тюрбаном, пытаясь разгадать непостижимую тайну — как намотать его. Наконец, дал какому-то юноше монетку, и тот показал, как продеть складки ткани, чтобы они туго обернулись вокруг калансувы, а потом аккуратно надеть тюрбан на голову. Но Хуф не обманул его, когда говорил, что дешевая ткань тяжеловесна. Зеленый тюрбан весил чуть ли не полпуда, и Роб в конце концов снял с головы непривычный груз, надел свою кожаную шляпу — какое облегчение!

Благодаря этому его стало легко узнать. Когда он приблизился к Большому Вымени, там стояла и беседовала группа юношей в зеленых тюрбанах.

— А вот и твой еврей, Карим! — воскликнул один из них…

Сидевший на ступеньках человек поднялся, подошел к нему, и Роб узнал красивого рослого учащегося, который во время его первого посещения отчитывал служителя больницы.

— Меня зовут Карим Гарун. А ты — Иессей бен Беньямин.