Директория. Колчак. Интервенты - Василий Болдырев

«Старая песня, А.В.», – возразил я довольно добродушно.

Повышенный тон генерала в форме начинал привлекать внимание вагона, попытка навести разговор на другую тему оказалась безуспешной.

«Английские и чешские солдаты вагонами везут награбленное добро265. Хорошо, что Семенов останавливает и разоружает чехов – спереди и сзади по блиндированному поезду, и готово… Никому не нужны честные люди. Почему сидит без дела такой человек, как генерал Р.?»

У меня не было никакой вражды к Толмачеву, но когда он бранил других ворами, мне против воли вспомнился рассказ Головина, что генерал Лечицкий принужден был выслать Т. из Румынии за реквизицию аптекарских товаров в свою пользу. Естественная у старика забывчивость.

Досталось, конечно, и мне за эсеров – Авксентьева, Роговского и др.

Незаметно, однако, доехали до Сакурагичо, остановка электрической дороги и вокзал в Йокогаме.

Токио. 7 декабря

По газетам, большая неприятность для П. и П-ва: обоих высылают из Японии по подозрению в большевистской пропаганде.

В русских газетах дождь приказов, повелений, «рескриптов» Колчака. Чем хуже дела, тем больше прыти на бумаге.

Рескрипт П.В. Вологодскому нельзя читать без улыбки – почтенный «сенатор» докатился до естественного конца. В рескрипте на его имя, между прочим, очень деликатно отмечено, что он покинул Директорию «после распада выбранного Уфимским Государственным совещанием Временного Всероссийского правительства».

Как это мило «после распада», при содействии красильниковских штыков и с благословения самого Петра Васильевича.

Неистовствует на бумаге Сахаров. В его биографическом очерке, написанном С. Ауслендером, горделиво заявлено: «Он (то есть Сахаров) отказался от предложения Болдырева и Директории» («Дальний Восток» 2/XII, статья «Путь офицера»).

Не знаю, кто прихвастнул: сознательно ли сам Сахаров или по ошибке и из подобострастия новоявленный Державин-Ауслендер266.

Токио. 8 декабря

Д. говорил, что и в посольстве, и в военной миссии ориентировка неважная; не могут пока угадать, чьи интересы придется защищать в будущем.

В японских газетах промелькнуло известие, что Колчак передает свою власть Семенову, есть слухи и о его намерении поехать лично договориться об этом с Деникиным. И то и другое просто подготовка перехода власти в руки триумвирата – Семенов, Калмыков, Розанов. Эта тройка будто бы и теперь уже «действительная власть на Дальнем Востоке», как, по крайней мере, думают те, кому это выгодно.

Семенов уже открыл бесплатную или удешевленную столовую на десять тысяч человек для уловления в сети «народа». Деньги у него есть – упорно держится слух, что часть эвакуированного из Омска золота «сохраняется в Чите». Действует Семенов решительно: судя по тем же японским газетам, он приказал Хорвату немедленно прислать 50 паровозов, причем в случае отказа грозил взять силой.

Долго и мирно беседовали с генералом Хагино. В разговоре я опять подчеркнул, что расчет Японии на угодных ей русских представителей будет носить лишь временный характер. В будущем же, может быть, придется пережить крайне недружелюбное отношение всего русского народа.

«У вас, в ближайшее после реставрации время, ряд деятелей, как Окубо и др., отлично понимали стремление молодой Японии к прогрессу и не задумались пожертвовать исключительным по симпатиям национальным героем, каким был генералиссимус Сайго с его сторонниками – офицерами императорской армии. В поднятом Сайго восстании в Кагосиме он был убит, сторонники его рассеяны, и, таким образом, были сокрушены последние остатки старого режима. Сайго не понимал стремлений и чаяний новой Японии, отстал от народившихся идей и, несмотря на всю свою популярность, был сметен новым могучим течением».

«Это кусочек вашей истории, он, думаю, сделает более понятной мою мысль», – сказал я своему собеседнику.

По пути домой продолжал думать на ту же тему. Я всегда избегал лишних жертв и крови и во всех случаях предпочитал эволюционный метод революционному. Переворот да кровь, а затем длительная осторожная социальная перестройка. Так хотелось строить новую жизнь.

После восстания в Кагосиме в 1877 году на первый план в Японии выдвинулась целая плеяда новых талантливых деятелей – Ито, Инуйе, Иоромичи, Окума и Матсуката. Они чувствовали большой подъем общественной мысли, требование введения конституции, но в их представлении не могло быть и речи о насильственных мерах к тому, чтобы вызвать перемену в устройстве императорского правительства… Они исправляли старое, чтобы прийти к лучшему, и не знали, что есть другой путь к этому лучшему – суровый путь беспощадного истребления старого.

Этим путем сейчас идет Россия. Путь этот для меня, по крайней мере, новый. Он требовал много испытания и большого революционного стажа. Куда он приведет – покажет будущее. Пока одно верно, что все заграждения, возводимые по этому пути старой Россией, оказались недействительными.

Токио. 9 декабря

Ушел с поста главнокомандующего генерал Сахаров, писавший последнее время такие страшные приказы. Его заменил молодой Каппель, вероятно, это уже последняя перемена.

У Головина встретил весьма пожилого английского генерала, только что вернувшегося из Сибири. Опечален происшедшим, был полон надежды на быстрый въезд в Москву. Внешний вид доблестного союзника не особенно импозантный, хотя, по его словам, он исходил весь Китай, охотясь с ружьем. Зашла речь о выселяемом японцами П. Англичанин неосторожно показал себе на лоб, характеризуя не особенно лестно состояние умственных способностей П., за что получил от меня должную отповедь.

Головину для проезда в Манилу потребовалась особая грамота, удостоверяющая, «что он не большевик». Знаменательно.

Токио. 10 декабря

Заезжал к П. Занят укладкой. В большом возбуждении читал мне выдержки из японских газет – заметки скорее благожелательные. Везде его портреты в военной форме царского времени. Он обменялся резкими письмами с Крупенским. Скверно все это, личные дрязги, пища для злословия против России. Кое-кто доволен решением японцев выслать П. Он очень говорлив, несдержан и сумбурен.

Токио. 11 декабря

Отъезд Головина и П. отложен. Встретил на улице доктора З., бранит П., что тот подвел его разговором на улице – «кричит, горячится, а я уже вижу, что вблизи полицейский, я тоже не боюсь, но все же нехорошо».

Хорошо лишь то, что П. уезжает – много человеческой пошлости останется для него незаметной.

В вечерних газетах заявление Литвинова, большевистского представителя в Копенгагене: что база у Деникина непрочна и его гибель – дело недалекого будущего, что Колчаку один выход – просить военной помощи японцев и стать тогда агентом иностранного завоевателя.

Теперь и это, пожалуй, поздно.

Токио. 12 декабря