Все не случайно - Вера Алентова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Конечно, Володя огорчился. Он не рассчитывал ни на какого «Оскара» – при таких-то конкурентах! – но поехать и вживую посмотреть церемонию было бы интересно: у нас телевидение ее никогда не показывало, да и тут особый случай: пригласили-то лично его, Владимира Меньшова.
30 марта Володя прильнул к приемнику, чтобы узнать из программ «Голоса Америки» или Би-би-си, кто же все-таки получил «Оскар». Слышно было плохо, у нас тогда вражеские станции нещадно глушили, и разобрать слова в эфире не всегда удавалось. Володя нужной информации не нашел, но понял, что главная новость этого дня – какое-то происшествие, правда, из-за помех не смог разобрать, что именно случилось.
Наутро выяснилось: произошло покушение на президента Рейгана и церемонию «Оскара» перенесли на следующий день, то есть на 31 марта. Слушать 31-го мы уже не стали: почти ничего не слышно, да и час поздний – разница во времени все-таки семь часов. Поэтому, когда у американцев закончился праздник, у нас уже наступило 1 апреля, а в нашей стране это, как известно, День смеха и розыгрышей, так что, когда Володю с утра начали поздравлять с «Оскаром», он, по его словам, «оценил шутку по достоинству». Я поехала в театр, и туда пришел журналист, сейчас уже не помню, какой именно газеты, с известием о присуждении «Оскара», но как-то неуверенно заглядывал мне в глаза: мол, а вдруг это розыгрыш? Я сказала: «Вечером из программы «Время» узнаем поточнее», – но сердцем почувствовала, что это правда. Может быть, потому, что в таком исходе мне виделась высшая справедливость, да и своевременный щелчок по носу всем, кто настырно награждал «Москву…» презрительными насмешками.
В этот же день Володю вызвали в Госкино и подтвердили, что «Оскар» достался ему. Володя с горечью спросил Ермаша, может быть, все-таки стоило рискнуть и отправить его на церемонию? И тогда бы не испуганный атташе по культуре Дюжев получал статуэтку, стыдливо приговаривая: «Нет-нет, я не Меньшов!» – торопливо ретируясь на свое место, а режиссер картины гордо держал бы в руках награду и речь бы неплохую сказал…
Но на душе у нас все равно был праздник, и мы смогли наконец немного отвлечься, отдохнуть от негативных эмоций, которые обрушил на наши головы «кинематографический мир».
На мировую премьеру в Париж мы поехали с Ириной Муравьевой. Афиша, которую выпустил «Совэкспортфильм», размером 50 на 70 сантиметров, представляла собой крупный план Людмилы – почти во весь плакат. Чуть меньшим размером фигурировал Гоша, позади них – Тося, и в самом низу, в кружочке, размещались два силуэтика Алентовой и Табакова, размером с ухо Баталова. Французы недоумевали, как можно было сделать афишу без главной героини, и сокрушались, что им прислали из СССР такую ерунду. Потом повели меня в метро, чтобы показать, что сделали они – французам пришлось заменить рекламный плакат «Совэкспортфильма» на свой. Французская афиша оказалась полтора на два с половиной метра – портрет Катерины с гвоздиками в руках, а в левом углу – поясной план Гоши. Французы тараторили возмущенно, что, кроме той странной афиши, даже фотографий никаких они не получили – пришлось использовать кадр прямо с кинопленки. И меня спрашивали, почему так случилось? Я понимала почему: мосфильмовский фотограф съемки «Москвы…» не жаловал, проявлял удивительную леность, снимал мало и плохо. Сказать французам правду мне было стыдно, и я только пожимала плечами.
Но в результате, как ни странно, многие недостатки фильма пошли ему на пользу. Снимали мы, естественно, на советскую пленку «Свема» («Кодак» выделяли в редких случаях – избранным, к которым Меньшов не относился) и потом в иностранной прессе написали, что цветовое решение картины соответствует колориту 50-х. Даже то, что наши лица были сняты Слабневичем так небрежно, добавило картине узнаваемости и точности: тогда женщины в массе своей и волосы сами без стилистов укладывали, и макияж их был очень скромен. Правда, когда однажды я оказалась по делам у замдиректора «Мосфильма» Николая Иванова, он, посмотрев на меня пристально, спросил: «Это вы снимались в фильме Меньшова?» И, услышав положительный ответ, прибавил: «Оператору Слабневичу надо оторвать руки…» Да, Слабневич не выбирал выгодные ракурсы – как получилось, так и получилось, но в итоге наши лица выглядели в стилистике эпохи, а после столь долгой жизни на экране и нам стали казаться прекрасными: мы-то повзрослели на сорок лет!
Когда картина получила все возможные и невозможные награды, Игорь Михайлович Слабневич начал иногда позванивать Володе со словами: какой, мол, мы с тобой фильм сделали, а?! К чести Меньшова надо сказать, что он ни разу не напомнил Слабневичу, сколько горьких минут, складывающихся в часы и даже дни, тот ему доставил. Не поминал ни грубые высказывания о ничтожности сценария, ни его профессиональную небрежность и всегда поздравлял Слабневича с праздниками.
И Черныху Володя был благодарен: считал, что сама идея дорогого стоит. Свой изначальный сценарий Черных напечатал в «Искусстве кино», а после выхода фильма издал книгу под таким же названием, да еще и с моим портретом на обложке. Книга толстенная. Я собиралась ее прочесть, но, открыв случайно в середине, наткнулась на такую невероятную пошлость, что желание читать ее тут же пропало. Более того, захотелось, чтобы портрет мой немедленно убрали с обложки и, желательно, изменили название: я хотела откреститься от этого опуса любыми способами. Я вообще не понимала, как можно было разместить мою фотографию без моего согласия?
Черных знал, что мне его сценарий не нравится, и отношения у нас сложились холодно-вежливые. Возможно, поэтому он решил, что проще поставить мою фотографию на обложку, ничего не согласовывая, и я буду вынуждена принять ситуацию как данность. Так и случилось. И я, конечно, давно оставила обиды, потому что важнее всего, что фильм появился на свет, а взаимные недовольства при такой длительной работе неизбежны. Жизнь научила меня, что ничего совершенного, идеального не существует.
Когда в нашей стране случилась перестройка, президент США Рональд Рейган дважды по чьему-то совету посмотрел «Москву…» перед встречей с Горбачевым. Как писали тогда, «чтобы понять природу загадочной русской души и вообще Россию». Казалось, что нас в то время страстно полюбили на Западе, но впечатление это скорее было самообманом. Однажды меня попросил об интервью журнал «Америка». Выпуск планировалось целиком посвятить советским женщинам, и редакция выбрала наиболее подходящие для нее символические фигуры. Название материала заявлялось пафосное: «Девять великих женщин – наших современниц». Разумеется, я согласилась. Приятно попасть в «великие» по версии американского журнала, тем более что после выхода фильма прошло уже немало лет. Кто остальные восемь «великих», я не знала.
Интервью с фотосъемками решили проводить в верхнем зрительском фойе театра Пушкина: оно у нас красивое, с лепниной, старинными зеркалами и мебелью. В день записи интервью приехала многочисленная группа с камерами, микрофонами и подсветкой. Интервьюер – дама средних лет, американка, хорошо говорила по-русски. Меня много снимали в разных ракурсах и позах, а вопросы американки мало отличалось от обычных наших интервью: родился, учился, женился и т. д. Смущал только звучащий рефреном вопрос: не обидно ли мне, что фильм снят в Москве, а не в Голливуде. Мол, после съемок в Америке в таком популярном фильме, да еще и с «Оскаром», я могла бы больше никогда не работать: была бы обеспечена до конца своих дней. Поначалу я отвечала вежливо, несмотря на снисходительность тона дамы-интервьюера, говорила, что мне не обидно, что я, наоборот, горжусь своей страной. Дама сердилась на мою непонятливость, вопрос то и дело повторялся в разных вариациях все назойливее, и американка все больше раздражалась: я, дескать, не понимаю, какие у меня были бы деньги! Такой успех в Америке – это и своя вилла, и своя яхта, и бриллианты, и все, что душа пожелает… Я не люблю снисходительного тона по отношению к себе и своей стране и при необходимости тоже умею разговаривать, как говорит моя дочь, со сталью в глазах. И я ответила сухо, что если человек родился у бедной матери, он ведь не станет ее меньше любить за то, что она бедна? Моя страна заплатила мне столько, сколько смогла и сочла нужным, потому предлагаю эту тему закрыть.