Века перемен. События, люди, явления: какому столетию досталось больше всего? - Ян Мортимер

Третья причина непосредственно вытекает из второй. Вы наверняка заметили, что в качестве главных агентов изменений я в принципе не рассматривал ни одной женщины. Если бы я назвал Изабеллу Кастильскую, Елизавету I Английскую, Мэри Уолстонкрафт или Марию Кюри, все бы сразу поняли, что я это сделал исключительно ради политкорректности. Эти женщины не оказали влияния, сравнимого с влиянием Колумба или Лютера, Галилея или Гитлера. Западное общество было по своей сути сексистским: ни у одной женщины до современной эпохи не было ни малейшего шанса глубоко изменить жизнь на Западе. Подчеркивая отсутствие по-настоящему влиятельных женщин в прошлом, я надеюсь привлечь внимание к тому, что в будущем, возможно, положение дел изменится. Выше я писал: «Новая задача для нас – не экспансия, а сдерживание себя: серия проблем, к борьбе с которыми мужчина-завоеватель подготовлен не очень хорошо». Я не зря специально упомянул здесь мужчину. Черты характера, которые мы обычно ассоциируем с женщинами, – связанные больше не с тестостероном и завоеваниями, а с воспитанием и защитой, – намного лучше подойдут для того, чтобы вести нас в будущее. Если природа мужчин меняется, то будет меняться и природа женщин – и в этом таится значительная опасность: если женщины просто переймут мужские черты, миру не будет никакой пользы. Тем не менее если у человечества есть надежда, придется, пожалуй, согласиться с тем, что лучше для всех нас будет, если главным агентом изменений в XXI в. станет женщина.

Заключение этой книги оставило без ответа несколько вопросов. Если «Восход Земли» позволил нам с уверенностью утверждать, что ресурсы Земли ограничены, что это значит для человечества в новом тысячелетии? Сможем ли мы определить, какие из этих пятидесяти исторических перемен лишь усилят свое действие, а какие – обратятся вспять? Если впереди нас ждут не столетия либерального капитализма, сияющего на вершине «кривых цивилизации», какой же мир получат от нас наши потомки?

Первое, что я должен сказать: я не верю, что мы можем сознательно изменить свою природу, как нам вздумается. Возможно, я неправ; возможно, мы действительно сможем стать послушными, сдержанными существами со скромным характером и аппетитами, смиренно возделывающими маленькие клочки земли и не производящими больше потомства, чем нам скажут. В романе «Галапагосы» (1985) Курт Воннегут предположил, что мы сможем превратиться в покрытых шерстью водных млекопитающих с вытянутыми головами, более маленьким и примитивным мозгом и рационом, в основном состоящим из рыбы. Но я сомневаюсь, что что-либо подобное произойдет. Во-первых, наше стремление к размножению – это фундамент нашего успеха как биологического вида: в прошлом оно не раз помогало нам быстро восстановить общество после голода или чумы. Кроме того, личные амбиции – это часть нашей природы. Люди, которые хотят добиться большего, чем другие, будут существовать всегда, и, подозреваю, они будут привлекательны для немалой части населения (как в сексуальном, так и в социальном плане), так что все большему числу из нас придется конкурировать между собой. Даже если удастся заключить какой-либо международный политический договор об умеренности поведения, его вскоре отменят или просто перестанут соблюдать. Все дело в том, что люди очень не любят, когда их пытаются усмирять системами, правилами и ограничениями. Мы очень любим рассказы о тех, кто освобождается от ограничений и гнета. Наша страсть к свободе – неотъемлемая часть человеческого духа. Соответственно, подозреваю, в этом мы похожи на Венецианскую республику: мы обречены, потому что не можем вынести даже мысли о том, что придется быть кем-то другим.

Из ресурсов, которые станут менее доступными, в первую очередь у всех на устах, конечно же, нефть. Она лежит в основе всей нашей жизни – от пищи и транспорта до закона и правопорядка, обороны и развлечений. И в этом тысячелетии она рано или поздно закончится, сомневаться в этом не стоит; вопрос лишь в том, когда это произойдет. Разведанные запасы пока что примерно в 50 раз превышают ежегодное общемировое потребление, но эта цифра подвержена значительным колебаниям. Она может увеличиться с обнаружением новых месторождений: разведанные запасы по состоянию на 2012 г. значительно превышали известные в 2000[210]. С другой стороны, она может и уменьшиться: из-за роста населения и индустриализации мы начнем быстрее выбирать эти запасы. Впрочем, на сколько именно лет еще хватит нефти – 30, 50 или 70, – вопрос не самый важный. В какой-то момент объемов добываемой нефти просто перестанет хватать, чтобы удовлетворить спрос на нее – и, скорее всего, это случится уже при жизни наших детей. То же можно сказать и о природном газе, которым мы пользуемся, в частности, для производства удобрений. На момент, когда я пишу эти строки, разведанные запасы газа превышают ежегодное потребление примерно в 60 раз, но это потребление растет примерно на 2–3 процента в год. Сланцевый газ значительно увеличил эти запасы и, скорее всего, увеличит их еще больше, но эту дополнительную энергию уже продают задешево. Вы, наверное, могли бы подумать, что государствам стоило бы рационировать это внезапно свалившееся на них изобилие, чтобы мы смогли продержаться на старых запасах до тех пор, пока не найдется рентабельная альтернатива ископаемому топливу. Басня Эзопа «Муравей и цикада» (известная в России в адаптации Крылова как «Стрекоза и муравей»), в которой муравей прилежно работает все лето, готовясь к зиме, а цикада лишь веселится и поет на солнце, и у нее не остается никакой еды после смены времен года, показывает, что происходит с теми, кто не защищает себя от возможных будущих дефицитов. Однако западные правительства, подобно цикадам, сосредоточены лишь на настоящем: политики поют для тех, кто готов для них проголосовать, а не для людей будущего. Как уже говорилось в предисловии, только диктатор может планировать на тысячу лет вперед.

В этом свете перед нами открывается целая линейка возможных событий. На одном конце спектра – Устойчивое будущее. В этом сценарии мы находим способы производить всю энергию и удобрения из возобновляемых источников, так что общество остается примерно таким же, как и сейчас. На другом его конце – Всеобщий кризис: бедствие уровня «Черной смерти», которое случится, если мы так и не найдем замены ископаемому топливу до того, как оно закончится. Как мне кажется, в обоих случаях общество так или иначе станет более иерархичным и менее либеральным.

Начнем с самого приятного исхода: Устойчивого будущего. Представьте, что на всех фермах стоят миниатюрные гидроэлектростанции, в полях – солнечные батареи, а на холмах – ветряки. Все дома и промышленные здания во всех городах оборудованы фотовольтаическими (солнечными) батареями, а в каждом деревенском доме стоит нагреватель, работающий на биомассе. Огромные береговые ветряки укрощают энергию морских ветров, а каждая приливная волна приводит в движение огромные поршни, вделанные в скальную породу, и тоже вырабатывает электричество. Самолеты летают на биотопливе. Тракторы и другие сельскохозяйственные машины работают на биодизелях. Электрические фургоны перевозят зерно и животных на городские рынки, после чего их развозят на электрических поездах на мясокомбинаты и перерабатывающие заводы. Но даже в этом гармоничном мире будет намного более серьезная конкуренция за ресурсы. В частности, весьма бескомпромиссные сражения за землю.