Заговор против Гитлера. Деятельность Сопротивления в Германии. 1939-1944 - Гарольд С. Дойч

Вернувшись в Берлин, Мюллер вновь посоветовал осуществить намеченное через Гизевиуса, однако его упросили попробовать решить проблему на этот раз через Италию. Канарис советовал срочно попытаться сделать это тем или иным образом с помощью Чиано; именно его предупреждения бельгийцам, сделанные в этом же месяце, стали известны немцам благодаря перехвату и расшифровке сообщений, направляемых бельгийским послом, а его открытая враждебность по отношению к Риббентропу только придала еще больше веса и ценности направляемым абвером донесениям из Италии.

Мюллеру удалось передать нужное сообщение через итальянского министра иностранных дел при помощи человека, имени которого он так и не раскрыл. Чиано, судя по всему, передал предостережения в Берн, поскольку швейцарцы предприняли такие меры военного характера, которые позволили Канарису, допустив умышленное преувеличение, доложить Гитлеру, что в Швейцарии проведена «частичная мобилизация». Адмирал, знавший своего фюрера очень хорошо, затем выложил на стол целую стопку донесений о мерах боевой готовности в районе горного перевала Сент–Готард, «сдобрив» их интригующим замечанием, что они получены от «высокопоставленного и пользующегося большим авторитетом церковного иерарха». Речь, очевидно, шла об аббате Меттена, который часто бывал в Швейцарии по церковным делам и мог выполнять «побочные» поручения подобного рода и который не без усилий Канариса, намекнувшего Гитлеру об изучении неким церковным иерархом военных приготовлений в Швейцарии, получил «дополнительное свидетельство» о том, что тот является «тайным осведомителем» абвера.

Неизвестно, рассматривал ли Гитлер всерьез возможность «броска на юг» в январе 1940 года[166], но доклад Канариса о том, что для полного установления контроля над Швейцарией потребуется от 5 до 8 месяцев, а не от 6 до 8 недель, как предполагали в некоторых кругах и структурах, сыграл свою «профилактическую» роль в том, что предложения о вторжении в эту небольшую альпийскую страну воспринимались бы крайне скептически.

Что касается самих швейцарцев, то у них существовали опасения относительно намерений Гитлера с самого начала войны и даже ранее. Все это время швейцарская разведка тщательно следила за перемещениями германских войск в верховьях Рейна.

Главная проблем для обеспокоенных швейцарцев заключалась в том, чтобы выявлять, действительно ли серьезны намерения Германии, представляющие угрозу для страны, или это откровенный блеф, направленный на то, чтобы ввести в заблуждение Францию. В южной части Германии постоянно шли передвижения войск; танковые дивизии очень часто осуществляли маневры и стремительные броски в самых различных направлениях. Французы были серьезно встревожены и время от времени официально предупреждали швейцарцев, что немецкое вторжение может состояться в любой момент. С особым беспокойством французы сообщили об этом после взрыва в «Бюргербраукеллере», который дал нацистской прессе повод высокопарно и напыщенно заявлять, что следы предполагаемых убийц и террористов обнаружены и что они ведут прямиком в Швейцарию. Некоторое время тон этих публикаций был настолько острым, что французское командование посчитало это прелюдией к нападению. Швейцарцы не знали, кого им больше опасаться – своих нацистских агрессоров или своих возможных избавителей, которые, судя по всему, хотели воспользоваться ситуацией и «сработать на упреждение», введя в Швейцарию свои войска до того, как это сделают немцы. В результате в Швейцарии была объявлена военная тревога, и это позволило более или менее спокойно дождаться нормализации обстановки, когда угроза для страны уменьшилась[167].

В начале 1940 года швейцарцы действительно получили одно или два предупреждения о грозящей опасности, но, как указывает Мюллер, они не имели оснований считать, что эти предупреждения были изначально направлены по инициативе Канариса. Однако им было хорошо известно то расположение, с которым маленький адмирал к ним относился, и при поступлении подобных сигналов об опасности уже были убеждены, что они направлены по его инициативе. Сигналы же, сделанные в январе 1940 года, не поступили в Швейцарию напрямую; они были направлены швейцарским военным атташе в Риме и Будапеште. Нет оснований считать, что в январе 1940 года было особо объявлено о состоянии военной тревоги, однако некоторые сделанные в то время шаги могут быть истолкованы как укрепление и повышение уровня боеготовности[168].

Целая череда промедлений, несбывшихся ожиданий и разрушенных надежд в ноябре 1939 года создала у Гельмута Гроскурта ощущение, что ему теперь не остается ничего иного, как действовать в одиночку. Он не разделял настроений отказаться от бесперспективности дальнейшей борьбы, которые охватили генералов и которых какое–то время придерживался даже Остер. На подобных настроениях и основывалось мнение о том, что в сложившейся обстановке нет реальной основы для новой попытки переворота. Из дневниковых записей Гроскурта, относящихся к тому периоду, видно, насколько глубоко он был потрясен и возмущен постоянно поступающими новыми сообщениями о зверствах нацистов в Польше, а также преступной политикой убийств, которую проводил Гитлер, хотя и в меньших масштабах, на территории Чехословакии.