Халцедоновый Двор. И в пепел обращен - Мари Бреннан

В ларце оказалась массивная, приземистая железная шкатулка с поднятой крышкой. Черная, глубокая изнутри противу всякого естества, она казалась дверью, ведущей прямиком в небытие.

Это зрелище потрясло Энтони настолько, что движения хоба он и не углядел. Вдобавок, он был стар и неповоротлив, тогда как дивные не стареют. Прежде, чем он успел понять, что происходит, хоб стальной хваткой стиснул его запястье и чиркнул кинжалом по ладони.

Пальцы рассекло болью, из раны выступила кровь. Немного – порез был неглубок, но одна капля канула в черную бездну, и нечто незримое, вцепившись в самую душу, повлекло, потянуло Энтони следом за ней.

Язык онемел, все тело сковал паралич. Попытавшись открыть рот, Энтони не смог издать ни звука – даже Христова имени произнести не сумел. Да и могло ли оно спасти от чар, заключенных в железе?

Тут с пальцев скользнула вниз еще одна капля. Как ни старался Энтони высвободиться, она тоже упала в шкатулку, и страшное притяжение усилилось.

Тем временем на ребре ладони набухла, повисла, готовясь упасть, третья капля…

Но вдруг сквозь рев в ушах пробился пронзительный визг, и хоб отлетел прочь. Третья капля крови Энтони звучно разбилась о дно ларца из боярышника. Освободившись от хватки хоба, он слепо зашарил по столу, нащупал снятую крышку, с грохотом захлопнул ларец – и тут же вновь обрел способность дышать, а переведя дух, сумел разглядеть, что происходит рядом.

Собравшись с силами, Иррит вновь прыгнула вперед, вцепилась в хоба, пустила в ход ногти и зубы. Тот пошатнулся, споткнулся о подставленную ею ногу и рухнул на пол, а беркширская дивная принялась потчевать отчаянно отбивавшегося противника пинками, пока ответный удар не сбил с ног и ее. Однако падение Иррит оказалось вполне целенаправленным: подогнутое колено столкнулось с вражьей головой, и хоб разом обмяк.

Вскочив на ноги, Иррит поспешно отпрянула подальше от стола, хотя ларчик из боярышника надежно защищал от спрятанного внутри железа. В борьбе они с хобом опрокинули подсвечник. Подняв его, Энтони сорвал шляпу и принялся шумно гасить ею вспыхнувшие бумаги.

И только после этого взглянул в сторону бесчувственного тела на полу.

Ифаррен Видар…

«Как мы могли не подумать об этом?»

Сей укор в собственный адрес не давал Луне покоя, однако… как предусмотришь невероятное? Кто мог бы вообразить, что Ифаррен Видар прячется под самым носом?

Между тем, в лабиринте коридоров, что вел к Биллингсгейтскому выходу, нашлось немало сему доказательств. Видар жил там, точно крыса в норе (как не без мстительного удовлетворения отметила Луна), но жил давно, очень давно. Возможно, не первый год. Ни в Шотландии, ни где-либо в Англии убежища ему было бы не сыскать, и потому он спрятался в единственном месте, где искать его и не подумают. Здесь, во дворце, Луна пыталась разыскивать его лишь по окончании битвы, а после не сочла нужным тратить силы и время, выясняя, кто проживает в стенах Халцедонового Чертога.

Выходит, вернуться он мог хоть на следующий же день, и, пользуясь общей неразберихой, выкрал из сокровищницы железную шкатулку в защитном ларце. Следовало бы уделить внимание сокровищам Короны много раньше, но слишком уж многие из них были подарены Инвидиане, а Луне до смерти не хотелось рыться в имуществе старой королевы. Судя по описанию Энтони, шкатулка со всей очевидностью являла собою тюрьму – узилище, способное удержать даже дивного.

– Думаю, мне он отвел роль искупительной жертвы для примирения с Никневен, – куда хладнокровнее, чем, на взгляд Луны, заслуживало положение, сказал Принц. – Она ведь, помнится, не раз грозила мне смертью.

– Возможно, – согласилась Луна, стараясь отвлечься от инстинктивного отвращения и старой раны в плече, вновь напомнившей о себе ноющей болью.

Неудивительно, что к тому времени, как несколько храбрецов прибежали взглянуть, откуда в покоях Принца взялось железо, Иррит просто-таки позеленела с лица. Беркширку пришлось уложить в постель и для поправки здоровья напоить неким снадобьем сестер Медовар, а когда она наберется сил, Луна твердо намеревалась удостоить ее рыцарского звания. Вполне вероятно, Иррит не найдет в этаком титуле особого смысла, однако ее мужество следовало вознаградить по заслугам.

– А может, Видар замышлял что-либо еще худшее.

Энтони побледнел: очевидно, близость смерти взволновала его куда сильнее, чем могло показаться на первый взгляд.

– Худшее?

Луна прошлась по комнате, глубоко вонзая каблуки туфель в турецкий ковер. В эту минуту ей отчаянно хотелось почувствовать под ногами камень – твердый удар, громкий звук…

– Ни для кого более не секрет, что ты – неотъемлемая часть моей связи с владениями. Что сталось бы, если бы нас разделило железо?

Самообладание – самообладанием, а на последнем слове ее голос явственно дрогнул.

Энтони молчал. Подобно Луне, на сей счет он мог лишь строить догадки – каждая новая страшнее прежней. Разумеется, Луна не думала, что от этого дворец немедленно рухнет, однако чары его могли серьезно ослабнуть, и тогда она – в лучшем случае! – останется беззащитной, лишившейся половины власти.

А ведь всего одна капля крови – и гадать бы уже не пришлось… Да, теперь-то Видар – в темнице под Тауэром, а ларец из боярышника вместе с ужасающим содержимым надежно заперт, однако слишком уж многие дивные знают о происшедшем, знают, что изменник найден.

Рано или поздно вести о сем дойдут и до Никневен.

Энтони понимал это не хуже Луны.

– Что ты теперь намерена делать? – спросил он, оставив вопрос о замыслах изменника в стороне.

Не менее угрожающий и ничуть не более обнадеживающий предмет для раздумий… Сама Луна в философии дивных была не сильна, но с несколькими философами об угрозе Никневен обиняками, исподволь побеседовала. Начиная с гибели английской монархии смертных – и вплоть до ее возрождения с восшествием на престол Карла Второго. Философы сочли все это весьма интересным, однако, стоило только спросить, что они думают о природе монархии дивных, их рассуждения приняли куда более неутешительный оборот.

Предчувствия Луны оказались верны. Если позволить Никневен добиться своего, грозя Халцедоновому Чертогу, если Луна, самодержавная владычица, склонится перед чужой волей – тем самым она отречется от королевства. Уступить угрозе – значит, признать Гир-Карлин властительницей превыше самой Луны, особой, с чьею волею ей не тягаться.

Поступив так, она перестанет быть королевой. А что за этим последует, не сумели сказать даже философы. Возможно, королевой дивного Лондона станет Никневен, возможно, ею не станет никто – ни того ни другого Луна принять не могла.

Всем этим она неохотно поделилась с Энтони, и даже втайне, в глубине души, начала надеяться, что Гир-Карлин отыщет Видара первой. Нет, дело было не в том, чтоб королева Файфа получила желаемое – главное, Никневен станет незачем угрожать королевству Луны, требуя его выдачи.