Великий Наполеон. "Моя любовница - власть" - Борис Тененбаум

Дело тут было вот в чем: матушка Вильгельмины, герцогиня Курляндская, свои золотые женские годы проводила довольно бурно – число ее интимных друзей следовало бы считать на дюжины. Один из них, шведский граф Густав Армфельт (с которым мы уже встречались на страницах этой книги), просто жил с герцогиней – и однажды она застала его со своей старшей дочерью. Оказывается, граф решил поискать разнообразия… Результатом этого «поиска» оказался грандиозный скандал.

Вильгельмину молниеносно выдали замуж за принца Луи де Рогана (обремененного долгами и мало заботившегося о том, что его невеста беременна), герцогиня Курляндская простила своего неверного возлюбленного, а новорожденную девочку, названную Аделаидой-Густавой, отправили родственникам графа, в его поместье в Финляндии.

По прошествии нескольких лет герцогиня Курляндская перебралась в Париж, где взяла себе в любовники Талейрана, граф Армфельт уехал в свое поместье, а Вильгельмина захотела забрать девочку к себе.

Армфельты категорически ей отказали. Отец ее ребенка в 1814 году умер, а его родственники никаких теплых чувств к герцогине не испытывали.

Тогда у нее возникла мысль использовать, так сказать, «административный ресурс».

Финляндия была в 1809 году присоединена к России на правах автономной провинции. Нельзя ли попросить царя о небольшом одолжении – распорядиться о передаче ребенка его родной матери?

Секрет был доверен Меттерниху в 1813 году – и он поклялся помочь. Проблема, однако, была в том, что сейчас, в конце 1814-го, любая его просьба царю была бы сразу и без обсуждений отвергнута.

Тогда герцогиня де Саган решила взяться за дело сама. Она подошла к царю во время бала и устроила так, что он пригласил ее на тур вальса.

Вальс в ту пору считался танцем вроде теперешней ламбады – на самом краю возможных приличий. То, что пара вальсировала вдвоем, в своего рода объятиях, было скандальным новшеством. Лорд Байрон – человек компетентный – вообще считал, что обстоятельства позволяют партнерам производить во время танца инспекцию физических достоинств друг друга. Он даже написал на эту тему маленькую поэму «Вальс», напечатанную без подписи в 1813 году, отрывок из которой, возможно, есть смысл процитировать:

Шотландский рил, виргинская кадриль, Где правит Вальс, их надо сдать в утиль. Лишь Вальсу руки надобны и ноги: Но коль для ног законы очень строги, То руки там лежат, где с древних лет Их не было. Ой, уберите свет!

Хореографический маневр герцогини увенчался полным успехом. Когда она попросила царя об аудиенции, он воскликнул, что ни о каких аудиенциях не может быть и речи – он сам навестит герцогиню, и они обсудят наедине все интересующие ее вопросы.

И тут же назвал день и час своего визита. Царь был прекрасно осведомлен – это был именно тот день и именно тот час, когда она обычно принимала Меттерниха в более счастливые времена их романа.

Визит состоялся.

Меттерних в своих записках повествует о том, что его отношения с императором Александром были настолько накалены, что в ходе бесед с ним он не был уверен, покинет ли он царскую резиденцию через дверь, так, как он в нее пришел, или вылетит из окошка.

Царь был невежлив, позволял себе кричать на него и открыто предполагал, что «…его государь вскоре должен будет уволить своего министра...».

Ему, однако, никогда не удавалось задеть Меттерниха.

Вплоть до того дня, когда он навестил герцогиню де Саган в ее гнездышке, два часа оставался с ней наедине – и в конце концов пообещал ей свое содействие.

Конгресс между тем не двигался никуда. Собственно, он даже и не открывался – закулисные переговоры 5 великих держав – России, Англии, Австрии, Пруссии и Франции – вели не к соглашению, а к конфронтации.

Шутка старенького князя де Линя [2] – «Конгресс не двигается, потому что танцует» – приобрела значительную известность. В патриотических кругах Вены вообще получила хождение теория, согласно которой царь Александр использовал балы вместо войны, как «…еще более надежное средство разорить Австрию...» – за все фестивали и празднества платили из австрийской казны.

На голову Меттерниха сыпались обвинения в лени, неэффективности, слишком глубокой погруженности в личные дела в ущерб государственным. Его бранили не только венцы, но и съехавшиеся в Вену германские делегации. Например, 29-летний эрудит из Хессе-Касселя, Якоб Гримм, в письме к своему брату Вильгельму отзывался очень и очень неодобрительно обо всей деятельности – или, скорее, бездеятельности – дипломатов, которые «…только и делают, что пляшут на балах…».

Второе после канцлера Гарденберга лицо в делегации Пруссии, Гумбольд, человек в высшей степени серьезный, на такого рода празднества (зa редчайшими исключениями) даже и не ходил – не хотел терять времени на пустяки.

Что интересно – Меттерниха обвиняли в лени и бездействии не только люди посторонние и не больно-то разбирающиеся в ходе дел, но и близкие сотрудники, например, его секретарь, Фридрих фон Гентц. Аристократическая добавка «фон» к его фамилии была им присвоена самочинно, но его блестящие таланты сделали это совершенно неважным.

Меттерних унаследовал фон Гентца от своего предшественника, графа Стадиона, который и взял этого даровитого прусского публициста на австрийскую службу, и сотрудника ближе у него не было.

Ему были открыты все секреты его патрона, он горячо восхищался гением своего друга и начальника, но даже он проклинал теперь его паралич воли и приписывал это влиянию «…проклятой юбки…», к которой Меттерних так несчастливо привязался.

Царь тем временем, потеряв надежду на одобрение Конгрессом желаемых им изменений карты, начал действовать по наполеоновскому принципу «свершившихся фактов». По его приказу фельдмаршал Репнин начал вывод русских войск из занятых ими областей Саксонии, а на их место стали двигаться прусские войска. Причем Пруссия объявила, что делается это «…с ведома и согласия Австрии и Англии…», которые бурно негодовали и отрицали свое согласие на оккупацию.

К концу 1814 года Австрия, Англия и Франция заключили секретное соглашение, предусматривающее сопротивление захватам Пруссии и России, если понадобится, даже силой оружия.

Так пришел и прошел новый – 1815-й – год. Январь и февраль не принесли изменений. Праздники продолжались.

Между тем «Шестая Коалиция», союз четырех великих держав, победивших Наполеона, рассыпалась, и на ее руинах возникли две враждующие группировки.

В одну из них, австро-английскую, в качестве равноправного участника вошла Франция – истинный триумф дипломатии Талейрана.

Конфронтация стала настолько отчетливой, что уже начали поговаривать о войне – когда с ясного неба грянул гром.

Телеграф принес поразительную весть: Наполеон бежал с Эльбы и 1 марта 1815 года высадился на юге Франции, в бухте Жуан.