Крестовый поход - Робин Янг

Когда Гарин произнес имя дочери, Элвин побледнела. Затем сильно ударила свободной рукой его по лицу. От неожиданности он ее отпустил, и она отстранилась, потирая запястье, где остался след.

— Не смей говорить о моей дочери, — произнесла она стальным голосом. — Я не хочу, чтобы ты подходил к ней. Слышишь? Никогда! — Гарин стоял, прищурившись на нее. Она замолкла и опустила глаза. — Я тогда согрешила, сильно, и замаливаю этот грех с тех пор каждый день. К сожалению, то, что случилось, изменить невозможно. Но я люблю Уилла, и мы счастливы. Я не та женщина, которая тебе нужна, Гарин. Надеюсь, ты еще найдешь свою. — Она раскрыла дверь.

— Но Роуз моя, верно? — крикнул Гарин ей в спину. — Вот почему вы не хотите иметь со мной ничего общего. Она моя дочь!

Дверь захлопнулась. Он сошел по ступенькам под дождь. Вода стекала с капюшона на лицо. Гарин уже собрался подойти к двери и стучать, пока она не откроет, но увидел, как в одном из окон наверху мелькнула головка Роуз. Девочка смотрела на него, держа край шторы. Он поднял руку, но махнуть не успел. Сзади протянулась рука и задвинула штору.

Гарин попятился, попал ногой в грязь и, повернувшись, уныло побрел прочь.

Триполи 1 апреля 1289 года от Р.Х.

Гневный глас Аллаха.

Так мамлюки называли грохот, когда выпущенные из осадных орудий камни ударялись в городские стены. Двадцать пять манджаников выстроились вдоль юго-восточного крепостного вала Триполи. Мамлюки действовали методично и настойчиво. Укрывшись за сложенными из бревен баррикадами, обстреливали стены камнями. Иногда орудия заряжали бочками с нафтой, которые взрывались на крепостном валу, воспламеняя строения и людей. В бледном полуденном небе плыли клубы черного дыма. Башни епископа и госпитальеров уже все покрылись выбоинами. А в городе царил бедлам. Несмотря на предупреждение, жители к нападению готовы не были.

Месяц назад из Акры прибыл посланец великого магистра де Боже с вестью, что на Триполи ведет свое войско султан Калавун. Власти города и до этого получали донесения о походе мамлюков, но ни принцесса Люсия, ни генуэзцы, ни община не поверили, что султан идет на них. И потому посланец Темпла был холодно принят и отправлен назад. Власти Триполи высокомерно заявили, что у Калавуна нет причин идти на город и что им нечего опасаться, а великий магистр сеет беспокойство с умыслом. Венецианцы, однако, насторожились. Они поверили великому магистру, тем более что их консул не получал никаких вестей от Бенито ди Оттавио. Но даже и они не были полностью готовы к тревоге, поднявшейся четыре дня назад.

Весть принесли на рассвете крестьяне близлежащих деревень: идут мамлюки. Горожан разбудил неистовый звон колоколов еще до молитвы первого часа. Оглянуться не успели, а войско мамлюков уже встало перед стенами. После полудня началась осада.

Юго-восточные стены считались самыми слабыми, здесь-то мамлюки и сосредоточили основные усилия. В смятении и панике тамплиеры, госпитальеры, венецианцы, генуэзцы, пизанцы и французы собрали войско для защиты города. Ближайшие к стенам дома превратили в охранные посты и оружейные склады. С берега таскали песок и насыпали в большие мешки, которые выкладывали, чтобы помешать распространению огня. На стенах выставили баллисты и фондиболы.[9]Некоторые не использовались годами, дерево сгнило, они оказались бесполезны. Рядом с метательными орудиями на стенах засели арбалетчики. У содрогавшихся под ударами тарана городских ворот соорудили баррикады.

А в это время большие венецианские галеры медленно разворачивались и выходили из гавани. Разнеслась весть: венецианская община вывозит своих граждан. Это положило начало панике. Горожане, хватая, что можно унести, бросились в порт в надежде сесть на галеру, торговое судно или хотя бы рыбацкую лодку. Те, кому не посчастливилось попасть на судно, привязывали детей к спинам и в отчаянии бросались в море. Плыли на небольшой остров Святого Фомы неподалеку, где беженцы организовали лагерь. Однако большинство оставались в городе, уповая на Бога и силу своих воинов. Они не ведали, что рядом с ними невидимые злодеи-предатели ждут своей поры.

Лагерь мамлюков у стен Триполи 1 апреля 1289 года от Р.Х.

Калавун наблюдал, как камни один за другим ударяются о стены. Небо над городом заволокло дымом. Время от времени камни поражали людей, и те падали со стен. К грохоту камней примешивался стук в голове. Калавуну хотелось удалиться в свой шатер, лечь и закрыть глаза. Но он заставил себя стоять. Негоже прятаться, когда по твоему повелению штурмуют Триполи.

Конечно, можно было провести переговоры с властями города. Но Калавун этого не сделал. Потому что испугался. Но не за свою жизнь. Он испугался потерять уважение сына. Уже были потеряны Айша и Али, и он не мог перенести мысли о потере Халила. Триполи стал его уступкой требованиям двора во главе с сыном. Но каждый ударяющийся о стену камень разрушал мир, за который он боролся половину своей жизни.

— Мой повелитель.

К Калавуну приблизились Халил и эмир Давуд. Сзади шел венецианец Бенито ди Оттавио.

Халил был в расшитом алыми нитями черном парчовом одеянии, под которым поблескивала кольчуга. Вдоль каждого бедра свисала сабля, под мышкой он держал серебряный шлем. Настоящий принц-воин.

— Назир затаился со своим отрядом у северо-восточных ворот, мой повелитель, — сказал Халил. — Бенито говорит, что скоро их откроют. Большинство защитников сейчас у главных ворот, где бьет таран.

Калавун метнул взгляд на венецианца:

— Смотри, ди Оттавио, не подведи. Иначе я сочту тебя лжецом.

— Мой султан, скоро вы будете праздновать победу, — хладнокровно ответил Анджело Виттури. — Я вам обещаю.

В этот момент страшный грохот возвестил об обрушении верхней части Башни епископа. Следом послышались триумфальные возгласы мамлюков, управляющих манджаником, из которого вылетел роковой камень.

— Вероятно, мне вообще не понадобится твоя помощь, — пробормотал Калавун.

Анджело усмехнулся под шелковой маской.

— Мой султан, чтобы сокрушить эти стены, уйдет несколько недель. А с моей помощью вы возьмете Триполи за один день. — Он вскинул голову. — Я полагаю, наш уговор остается в силе? — Калавун не ответил, и Анджело встревожился. — Мой султан, вон там, — он вскинул руку в перчатке, указывая на восток, в сторону поросших кустарником холмов, — у меня приготовлено сорок фургонов, чтобы везти невольников к монголам. Вы не нарушите уговор?

— Нет, — произнес Калавун через силу, — наш уговор в силе. — Он перевел взгляд на Давуда: — Я удалюсь в шатер, эмир. Известишь меня, когда откроют ворота.

Калавун направился к величественному золотисто-красному шатру.