Иная. Песня Хаоса - Мария Токарева

Тишина! Только тишина! Лишь над ухом посмеивался Вхаро, закидывая пленницу поперек седла на неведомого зверя с рогами:

— Хороша, девка. Или уже не девка? Ой, точно, уже не девка, точно. Сейчас бы с тобой повеселились! Опыту-то ты уже набралась. Ну, ничего, перетерплю, ехать надо быстрее, а то не успею на корабль. В гареме султана ты станешь украшением.

— Вен! Вен Аур! Вен! Ты убил его! Убил! — кричала Котена, и никто ее не слушал, лишь веревки впивались в руки и ноги. Но какое это имело значение?

Она больше не чувствовала саму себя, не чувствовала, куда ее тащат, куда мчится Вхаро через Пустынь Теней, не слышала плеска моря, не помнила, как ее затаскивали на корабль. От нее отрезали половину, ее разрубили пополам.

Она осталась рядом с телом мужа на выжженной земле.

— Если эта тварь не захочет есть сама, запихивай ей в рот! Вливай воду!

Чей-то грубый голос громыхал вдалеке. Так далеко, что и не осознать. Вокруг расплескалась гнетущая чернота. Свет иссяк навечно.

— Она в беспамятстве, — отвечал кто-то испуганно.

— Мне плевать. Она должна выжить. О, да! Выжить, чтобы сполна оценить мою победу над ней!

Что-то колыхалось во тьме, перешептывалось и звало. Кто-то звал. А этот мерзкий голос вырывал, тащил обратно. Куда? И кого? Имена стирались, забывались, истончалась ткань сознания. И под черным платком колыхалась смерть.

Она смеялась голосом бабки Ауды, стенала карканьем бабки Юрены и плакала рыданиями матушки. Не плачь, не плачь, матушка! Все уже закончилось. Бесплотный дух отправился в свое странствие, далекое и неизведанное. Ему не страшны печали и потери, он свободен от гнета людей, от порицания и преследования. Он парит над всем. У него даже нет имени. Два призрака с единой судьбой, две разбитые жизни.

«Я еще жива? Жива? Зачем? Я не хочу быть живой! Не хочу!» — кричала Котена, но пересохшие губы не слушались. Кто-то подносил к ним воду, мазал медом, заставлял глотать кисловатое молоко. Она вертела головой, елозя по подушке, отказывалась, но вскоре вновь проваливалась в небытие.

Она надеялась встретиться там с ним, с Вен Ауром. Две жизни — одна судьба. Без него и ее жизнь утратила всякий смысл, поэтому она тонула в темной пустоте.

Вокруг высились стены, они превращались в гигантские колючие заросли, но тернии застывали ножами, впивались в кожу, резали и разрывали. От нее, вновь безымянной, оставался обглоданный скелет. Голые кости продолжали движение, куда-то вперед. А ножи все резали и резали ее. И в непроницаемом тумане звали голоса: «Назови меня по имени! Дай мне имя!»

О чем они твердили? Призрак не понимал, а потом вновь чьи-то возгласы возвращали к реальности, к корабельной качке и пропотевшей подушке:

— Попей, попей, пожалуйста! Иначе хозяин убьет меня.

Рядом хлопотала смуглая хрупкая девушка с раскосыми глазами, в которых читался неизменный ужас. Она озиралась на дверь и вновь подносила ко рту питье и еду. Котена безвольно повиновалась, но она не принадлежала больше этому миру. Она ушла следом за своей судьбой и песней. Улетела! И не хотела возвращаться.

Тьма поглощала ее все больше, тянула бесконечные липкие щупальца, обвивала руки и ноги, заползала под кожу, дробила кости. И наступал вечный холод. Дух скитался по задворкам мирозданья, дух искал половину себя, как голос для песни, свет для дня, тепло для лета. У духа осталась лишь половина себя — одна рука, одна нога. И осколок сердца. Он носился в поисках остального, он кричал от нестерпимой боли.

— Попей, умоляю, — отрывал от поисков тихий голосок.

Кто-то приходил, громко топал, затем обычно доносился звук глухого удара и жалобный девчачий визг.

— Эта тварь обязана выжить, заставь ее, — твердил кто-то, захлопывая с грохотом дверь.

Все стихало, оставался бессильный полудетский плач. Все эти звуки мешали, они отвлекали.

Возвращения становились пыткой с привкусом меда и молока, еще в рот нацеживали сок каких-то ягод, тоже приторный и липкий. Нет, духу не нужна пища, у духа нет половины, не о еде ему думать. И вновь он погружался в свои скитания. Возможно, так и выглядел Хаос, самое его сердце: вокруг расплескивалась темнота, множество смутных очертаний. Возможно, в это место попадали все почившие создания Хаоса. Людям обещали благую обитель возле десяти милосердных духов и вечный свет. Но в этом месте висела непроглядная мгла, и застывала ледяная звенящая тишина. Безмолвие самой гибели.

Вдали показался свет, но не радостный, не теплый, а холодный и угрожающий. С одной стороны он мерцал желтым, а с другой — красным. Змей, поняла Котена. Змей из сердца Хаоса.

Посреди между огоньками его глаз клацали жадные клыки, каждый из которых напоминал огромную заостренную колонну. Змей занимал все пространство вокруг, а лесом кинжалов был его хвост. Он разрывал лапами надвое тело духа и целые миры. Колоссальные когти впивались в землю, оставляя отметины, взрыхляя горы, вспенивая моря. Змей — Разрушитель миров. И один на один с ним остался маленький дух, вернее, только половина, только осколок без песни. Он не ведал, что противопоставить безмолвию, не знал, как сражаться со Змеем, чтобы вновь узреть свет. Змей же неподвижно глядел на новую жертву и загребал лапами, чтобы поглотить добычу.

В его пасти уже лежал человек, вернее, повис в сумрачном мареве. «Назови мое имя! Имя!» — твердил он со стоном, и голос сливался единой мукой, неспособной нарушить торжество тишины. Имя… Почему же она позабыла имя? Почему же их столько связывало, но не хватало сил, чтобы закричать, отогнать образ их общего исчезновения. Пасть раскрылась и сомкнулась заваленной пещерой позади скользнувшего внутрь духа. Уже не страшно. Уже не больно. Дух знал, что это его часть попалась Змею, его половинка, его осколок единой судьбы. Без него, безымянного и растерзанного, не было смысла уходить из темноты.

«Просто назови мое имя, пожалуйста! Дай мне новое имя, если старое не помнишь!» — умолял умирающий. Дух помнил имя, конечно же помнил.

Но отчего же медлил? Отчего же не хватало ему сил сразиться с тишиной?

Губы медленно шевельнулись, хотя Змей все злее сжимал клыки. Еще мгновение — и память угасла бы навсегда. Нет! Нельзя! Ни за что!

— Вен… Вен Аур! — выкрикнул дух.

И оба обрели имена. Котена покинула пасть Змея, а Вен Аур затерялся во мраке, растаяло человеческое тело. Котена лишь увидела в отдалении болезненно изогнутый силуэт волка с короной из ветвей, тот образ, в котором он родился. Котена протянула руки к Вен Ауру, силясь вырывать его из плена, но схватила лишь воздух.

— Ты очнулась, — одновременно благодарно выдохнула маленькая девушка, сжавшись у скорбного узкого ложа. — Господин Вхаро! Господин!

Служанка кинулась к дверям, чтобы доложить о выздоровлении пленницы. Котена устало прикрыла глаза, однако больше не теряла сознания. Ее мутило от качки и слабости. Она смутно помнила, как в детстве облазила весь корабль отца. Он охотно показывал все потаенные его места, рассказывал, как называются паруса, правда, маленькая девочка ничего не запомнила. Теперь слишком взрослая Котена безразлично отмечала, что лежит где-то в каюте. Судя по скрипу снастей и наклону кровати, корабль преодолевал нешуточные волны.