Паруса, разорванные в клочья - Владимир Шигин

Ряды ингерманландцев быстро редели, но оставшиеся в живых продолжали борьбу с неослабевающим упорством. А день уже кончался. Быстро темнело. По-прежнему бушевал шторм, по-прежнему свирепствовал ветер. И впереди у обессиленных людей была еще одна ночь — ночь, которую переживут немногие.

С наступлением полной темноты корабль почти совсем скрылся под водой и волны уже вовсю захлестывали нижнюю часть бизань-мачты и бушприт.

Эта вторая ночь была куда более тяжелой, чем первая. Ингерманландцы ослабели до такой степени, что не могли двигаться. У многих начались галлюцинации.

— Вижу! Вижу! — кричал лейтенант Сверчков, чей разум помутился с гибелью жены. — Вижу на шканцах множество каменьев, а на каменьях сады из цветов необычайных!

Из последних сил Сверчков стал сползать с бизань-мачты, чтобы пробраться к одному ему ведомым садам и нарвать там цветов для своей жены. Взгляд лейтенанта был бессмыслен, лицо белое, почти покойницкое. Сверчкова спасли матросы: сразу же несколько человек кинулись к лейтенанту и силой удержали его от верной гибели. Вскоре Сверчков впал в забытье, и его привязали к мачте. Незадолго до полуночи, совсем окоченев на ветру, потерял сознание и свалился с мачты в воду мичман Аникеев. Лишь легкий всплеск волны сопроводил его конец. А затем было видение. Никто из сохранивших еще полное сознание не мог в точности позднее сказать, было оно явью или нет.

Внезапно из мглы прямо на «Ингерманланд» выскочил маленький лоцбот. Отчаянно кренясь на крутой волне, он приблизился к плававшему обломку грот-мачты и ловко снял державшихся за него людей. Обойдя вокруг корабля, но не решившись приблизиться к нему из-за большого наката, лоцбот так же внезапно растворился во тьме.

Ночная картина была ужасной. Море вдруг, словно празднуя свою победу над посланцами суши, покрылось каким-то дьявольским фосфорическим светом. Сам корабль полыхал зловещими синими огнями, всплески волн разбрасывали по воздуху горящие снопы брызг-искр.

А люди все гибли. Вот затрещал и лопнул поддерживавший бизань-мачту толстый канат-штаг, и все спасавшиеся на нем тотчас исчезли в волнах. Лишь бился запутавшийся в снастях и повисший вниз головой неизвестный матрос, но скоро затих и он.

Ближе к утру люди начали умирать уже десятками. Смыло за борт строителя корабля Ершова. Умер от истощения и мальчик Ваня Терентьев, ехавший держать экзамен в столичное штурманское училище. Одним за другим погибли мичман Николай Головачев и сын создателя корабля мичман Левкий Ершов. Сорвался с мачты и камнем ушел ко дну отчаянный смельчак мичман Володя Греве, не потерявший до последней минуты ни присутствия духа, ни бодрости. Погиб мичман Александр Сухов. Страшная смерть ждала и майора ластового экипажа Зубова, находившегося на «Ингерманланде» в качестве пассажира. Попав в водоворот, он был в одно мгновение буквально растерзан волнами. Не суждено было выжить и старику-полковнику Борисову. Потеряв дочерей, он лишился рассудка. Приставая к людям, несчастный то и дело принимался доказывать, что его дочери уже давно дома. Затем начинал звать их, вглядываясь в волны. Рыдания его сменял внезапный безумный смех. Перед рассветом старик сообщил окружающим, что дочери позвали его к себе.

— Вон они! — говорил он, глядя невидящими глазами куда-то вдаль. — Я вижу их! Они стали русалками! Как прекрасны они, мои доченьки! Я здесь, мои милые! Я иду к вам!

Оттолкнув пытавшихся схватить его, полковник Борисов смело шагнул в бездну…

Оставшихся в живых на юте возглавил лейтенант Александр Шигорин. Подле него сгруппировались мичманы Половцев, Левин, Рененкампф и комиссар Андреев, матросы. Несмотря на почти безвыходное положение, Шигорин даже организовал погребение погибших, насколько это было возможно. Под его руководством приступили к сооружению плотов. Первый плот при спуске за борт тут же разбило со всеми людьми, но второй плот все же удалось спустить. На нем нашли приют человек пятнадцать.

Плот быстро понесло вдаль, и вскоре он затерялся в волнах. Люди на нем уцелели. Через некоторое время их подобрало проходившее мимо торговое судно, которое и доставило русских моряков в Копенгаген. Оттуда после отдыха и лечения они были переправлены в Кронштадт.

Тем же, кто оставался еще на обломках корабля повезло гораздо меньше. Дрожа в ознобе, ингерманландцы тесно жались друг к другу. Все понимали, что до следующей ночи им не дожить. Корабль хоть и медленно, но неумолимо погружался, сил не оставалось вовсе…

* * *

И снова парус! На этот раз он показался незадолго до полудня. Это был небольшой грузовой тендер, с трудом лавировавший против ветра. С «Ингерманланда» при виде его уже никто не кричал. Люди лишь еле слышно шептали молитвы.

Поравнявшись с бушпритом корабля, тендер прошел под нос «Ингерманланда». Тендер был мал, на палубе его находилось не более пяти матросов, а на рострах стояла лишь одна шлюпка-скорлупка. Наверное, по этой причине оставшиеся в живых ингерманландцы не очень-то надеялись, что столь утлое суденышко станет их спасать. Ведь куда более крупные суда старались даже не приближаться к тонущему кораблю. Но опасения русских моряков на этот раз оказались напрасны — крохотный тендер вел себя совершенно иначе, чем другие. С его палубы матросы кричали ингерманландцам что-то подбадривающее, размахивая в знак приветствия шейными платками. Лишь рулевой тендера оставался невозмутим. Сжимая в руках румпель, он уверенно правил своим суденышком. Раздалась команда капитана — и на палубе тендера засуетились. Когда же тендер дошел до середины «Ингерманланда», глазеющих на его палубе уже не было и в помине. Каждый член маленького экипажа был занят делом. А посреди палубы стоял высокий худой старик в штормовой зюйдвестке, с трубкой в зубах. Не вынимая трубки изо рта, капитан что-то прокричал, и тотчас четверо матросов бросились к шлюпке. Минута, другая — и шлюпка на ходу сброшена за борт. Двое членов экипажа стремглав слетают в нее. С тендера им бросают веревочный конец, и шлюпка, тяжело выгребая, направляется к останкам «Ингерманланда». Седой капитан грозит русским морякам топором.

— Чтой-то он? — испугались молодые матросы.

— Боится, чтобы разом в шлюпку его не бросались не потопили бы ненароком! — отвечали старослужащие. — Энто зря, — шептали рекруты. — Что мы, непонятливые, что ли!

Подойдя к кораблю, со шлюпки передали один конец и сразу приняли другой. Этой операцией на «Ингерманланде» руководил лейтенант Шигорин. Шлюпка развернулась и, не беря никого на борт, устремилась в обратный путь. Подойдя к тендеру, с нее передали оба конца. На корабле ликовали: веревочная дорога готова, и можно приступать к переправке людей на тендер!

Шигорин выделил сразу несколько наиболее сильных матросов. Те быстро подтянули концом пустую шлюпку к борту «Ингерманланда».

— Первый десяток может грузиться! — скомандовал Шигорин. — Женщины и самые немощные!

Офицеры и матросы безмолвно расступились, давая дорогу тем, кому определено было первыми покинуть корабль. Среди женщин были Марья Давыдовна Трескина и жена боцмана Завьялова с ребенком.