Змеиное гнездо. Тень заговора - Злата Иволга

По щекам неподвижно сидящей Гюльбахар побежали слезы. Беззвучно и быстро. Хенрик кинулся к ней, и обнял, прижимая к себе.

– Ты очень добрый и хороший, – по-детски шмыгнула носом Гюльбахар, поднимая к нему лицо. – Но то, что я сделала, куда ужаснее твоей истории. Я не смогла рассказать ее сыну, не могу и тебе. И я боюсь того, что Кадир за годы мог узнать и понять что-то неправильно, и теперь считает свою мать чудовищем. Я даже думать не хочу о том, что он себе мог вообразить. Он и так тяжело переживал смерть Серхата. Молчал и улыбался, но я-то видела. Он сбежал с Озаном и не пишет потому, что не желает меня видеть.

– Нет. Я так не думаю, – сказал Хенрик, вытирая ей слезы.

– Прости меня, я не могу, не могу рассказать. – Она снова опустила голову.

– Ничего. Расскажешь, когда сможешь, – вздохнул Хенрик.

– Я люблю тебя, – неожиданно сказала Гюльбахар. – Я поняла это, когда заметила Джайлан, следившую за тобой и Саидом агой. Мне захотелось бросить ее в фонтан.

– Это бы скверно закончилось. Эмирын разнесла бы весь дворец, – засмеялся Хенрик, гладя пальцами ее волосы. – К тому же, Саид ага не так уж и плох.

Гюльбахар посмотрела на него и слабо улыбнулась.

– Я полюбил тебя с первого взгляда, – сказал Хенрик. – И это было так безнадежно.

– Безнадежна только смерть, – в глазах Гюльбахар почудился вызов. – А я теперь не желаю опасаться возмездия и дрожать от каждой тени или ночного кошмара. Не хочу смотреть на портреты, как Орхан, и переживать все заново. Я хочу жить и радоваться, потому что ты рядом.

– Я действительно так похож на басэмирана Халита? – полушутя спросил Хенрик.

– Ты это ты. А Халит давно мертв. Нам всем пора похоронить своих мертвецов.

Отблески свечи на серебряных накладках пистолета притягивали взгляд. Надо было положить оружие в стол, чтобы раньше времени не отвлекало. Мысли бежали по кругу, мешая разложить по полочкам жизнь и затем попрощаться с ней. Ингрид распустила ворот рубахи и закусила губу. Надо решаться, ее дело проиграно. Она не оправдала ожиданий ни покойного дяди, генералиссимуса, ни всего королевства. Более бездарных правителей во всем мире надо еще поискать. Даже новоявленный король Жорж из Феля наверняка будет умнее или удачливее. Ингрид усмехнулась. Дочь князя и генерала, женщина, всю жизнь боровшаяся с судьбой и поступавшая только согласно своей воле, сделавшая карьеру с чистого листа… и такой печальный и бездарный конец. В Последней Истине сказано, что Бог не одобряет бессилия и эгоизма самоубийц. Почтенные отцы, служители Хора, запретят отпевать и хоронить ее в семейном склепе. Но лучше так, чем бесчестие. Ингрид положила руку на пистолет и сжала рукоять. Все бумаги были готовы: завещание и письма на имя Рудольфа и Элвиры, а также, самое длинное письмо, сыну. Он поймет свою мать, когда вырастет. Золовка и прочие немногочисленные родственники покойного мужа прощальных слов не удостоились. Как и давно отрекшаяся семья. Дядя бы не одобрил, но ему, лежащему в тихом и красивом придворном храме, было уже не до земных забот. А Ингрид осталось только приставить дуло к виску и нажать на курок. Жаль только, что с Рудольфом они расстались так нехорошо. Наверное, он узнает только утром, а, может, даже днем.

Из открытого окна донесся далекий собачий лай. Перед внутренним взором Ингрид возникла псарня принцессы Вильгельмины и тот самый щенок, подарок принца Джордано. Уже подросший, он весело прыгал на длинных лапах вокруг Ингрид, отчаянно виляя тонким хвостом и поднимая вокруг себя облако пыли. За ним следовала одна из старших борзых, которая, похоже, взяла на себя обязанности матери. Она настороженно косилась на Ингрид и беззвучно оскалила зубы, когда женщина наклонилась потрепать малыша за ухом. Убедившись, что от человека малышу ничего не угрожает, борзая села и деловито принялась чесать бок.

– Сторожит, – одобрительно покачал головой один из псарей. – Вон недавно двух кобелей искусала. От миски мелкого пытались отогнать.

Далекий лай за окном перешел в вой, и рука Ингрид, вцепившаяся в пистолет, задрожала. Из глаз внезапно хлынули слезы и ручьями потекли по щекам. Ингрид не могла их остановить, только беспомощно глотала и шмыгала носом. Хор милосердный, что же это? Радостный щенок превратился в маленького мальчика, горько плачущего над листком бумаги. Вокруг него никого не было, потому что мама оставила его. Ингрид всхлипнула и закрыла лицо руками. Имеет ли она право судить о чести или бесчестье? Последние слова умирающей королевы Фредерики, всю жизнь истово заботящейся о государстве, были о дочери. Которую Ингрид не смогла защитить. Неужели она вот так покинет и своего ребенка? И все, что он получит от матери, будет пожелтевшее от времени прощальное письмо? «Прости, сынок, прости свою глупую маму. А она никогда не простит себя за то, что хотела оставить тебя одного». Ингрид вытерла слезы, а на самом деле размазала их по лицу, и вновь увидела отблеск света на накладках пистолета. Нет, ни за что – пусть лучше проклятые герцоги растерзают ее на завтрашнем собрании. И затем она с позором удалится к себе в поместье. Пистолет – это не выход, а постыдное бегство. Правы почтенные отцы. Ингрид схватила рукоять, желая спрятать оружие в ящик стола.

– Ингрид, нет! – услышала она. Странно, а она и не заметила, как скрипнула дверь.

По ее руке ударили, и пистолет отлетел куда-то в темный угол.

– Руди, – выдохнула Ингрид, резко поворачиваясь и смотря ему в лицо. – Я думала, ты не придешь.

– Что ты делаешь? Как тебе такое в голову пришло? – Рудольф опустился на колени перед ее стулом и схватил ее за руки.

– Нет… Я уже не хотела. Я передумала, – говорила Ингрид, любуясь его глазами, которые в полумраке блестели чистейшими аквамаринами, и безмятежно улыбаясь. Он все-таки пришел.

– Ты не представляешь, как напугала меня. Ты взяла пистолет…

– Чтобы положить его в стол, – закончила Ингрид. – Я не смогла. Мой сын… он ведь ни в чем не виноват.

– Хорошо, – выдохнул Рудольф и, продолжая держать ее за руки, прислонился лбом к ее коленям. Ингрид высвободила руку и стала гладить его темные волосы, схваченные у затылка лентой. – Твое тело с утра стало бы последней каплей.

– Руди, ты волновался обо мне?

– Как чувствовал, – ответил он, поднимая голову. – Ингрид, я места себе не находил.

Ее пальцы запутались в его волосах и аккуратно сняли ленту.

– Эта безобразная сцена сегодня выбила меня из сил, – продолжал Рудольф. – Я не должен был обвинять тебя.

– Я тоже виновата. Я была словно во сне. Но… – ее руки остановились, – я не представляю, кто еще мог знать о принцессе.

– Тссс… – Рудольф на миг прикоснулся пальцем к ее губам. – Главное, что ты не сделала непоправимого.

– Может, это и не лучшее решение, – криво усмехнулась Ингрид.

– Лучшее. Если тебя утешит, то могу сказать, что я не меньше тебя не справился. Мои просчеты и глупость частично стали причиной нашей тяжелой ситуации. Нет, подожди. – Он остановил Ингрид, пытающуюся его перебить. – Мне тяжело говорить об этом, поэтому выслушай меня.