Элиза и Беатриче. История одной дружбы - Сильвия Аваллоне
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Помню, с каким чувством я впервые набрала ее имя в поисковике: «Беатриче», пробел, «Россетти». Словно я искала Жан-Жака Руссо, Джулио Андреотти, Рафаэля Санти или Бритни Спирс. Ее блог выскочил сразу, в первой строке, в окружении космических цифр, чему я тогда немало удивилась.
Это был февраль 2007-го. Прежде чем нажать мышкой на кнопку «Найти», я задержала дыхание и долго глядела в окно, выходившее на виа Сан-Сиджисмондо, и на лица других студентов, уткнувшихся в мониторы компьютеров – старых, громоздких, серых, гудящих, как у моего отца когда-то. Чтобы не дрожали пальцы, мне пришлось вдавить их в клавиши и, держа в узде свой страх, заставить себя открыть этот блог, уже восхваляемый и критикуемый столькими людьми и совершенно не знакомый мне.
Когда я увидела ее лицо на экране, у меня сердце остановилось.
Заключительный штрих был добавлен.
Беатриче была кудрявая.
То есть уже в точности с такими волосами, что и сейчас. Великолепная масса лежала идеальными волнами; блестящая, плотная, словно высеченная из мрамора. И все же – дикая, неукрощенная.
Вот она, Россетти. Освободившаяся, как и я, от последних остатков хрупкости. Она больше не обуздывала себя, не душила свою истинную сущность. Поняла себя и завершила образ. Никто больше не способен был остановить ее.
С первой же фотографии стало ясно, что я не найду там и следа настоящей Беатриче. Только черноволосую диву, которую в дальнейшем окрестили Мавританкой за ее прическу. Некоторые модные эксперты в ту пору кривили нос от ее украшений и нарядов, хоть и были они уже не те, какими она щеголяла в школе или на пьяцце А.
Я преодолела первый шок, нехватку воздуха, пустоту за грудиной. Засучила рукава, сконцентрировала все свое внимание, словно мне предстояло спуститься в пропасть. И в таком настроении изучила сотни фотографий, опубликованных за время моего отсутствия. Я читала и перечитывала подписи, пестрящие надерганными откуда-то цитатами, шаблонными фразами, банальнейшими изречениями на тему жизни и окружающего мира: Беатриче, надо заметить, никогда не умела писать. И догадалась – отчасти по ее «дневнику», отчасти по Дуомо и Модному кварталу на заднем плане, – что теперь она живет в Милане.
Ты победила, Джин, подумала я. Ты все-таки это сделала.
Беатриче красовалась на фоне жеваных-пережеваных открыточных видов с экстравагантными сумочками, аксессуарами, в дорогих туфлях и винтажных пальто, почти всегда одна. Я внимательно изучала снимки, увеличивая, разбирая детали. Изредка на втором-третьем плане виднелся еще кто-то. Девушки, все очень красивые. И буквально пару раз – атлетичные мужчины. Вскоре мне попалось изображение, где она была под руку с парнем модельного вида, и удивилась, как он похож на Габриеле. Но это был единичный случай, да и неясно было, что между ними – дружба или нечто большее.
Главное, что там не было Лоренцо.
Нигде. Ни на фото, ни в текстах, ни в подписях. Снимки были сделаны на роскошных террасах, в дорогих заведениях, в холлах шикарных отелей, а Лоренцо в таких местах не бывает. С другой стороны, за четыре месяца в Болонье я его ни разу не встретила. Да, инженерный факультет не рядом с виа Дзамбони, а я никуда, кроме своего литературного, не хожу, к тому же Лоренцо имеет все причины, чтобы избегать меня. И все же – где он?
Я поискала в интернете и его. Набрала: «Лоренцо Монтелеоне», однако ничего вразумительного не выпадало. Упоминались какие-то Монтелеоне, но явно не те. Скудные, разрозненные снимки без какой-либо информации. В тот единственный раз, когда мне бы помогли социальные сети, их еще не было в Италии. Через два часа бесплодных поисков я поднялась, надела свое пальто для беременных и вышла.
И как могла быстро зашагала на виа Маскарелла. Мне необходимо было знать, прямо сейчас. В голове все металось, путалось: если эти двое не вместе, то…
То что это меняет, Элиза? Ничего. Или, может быть, все.
Я шла к старой квартире торопясь, задыхаясь, на ватных ногах, ослабевших уже после первых четырехсот метров. На секунду мне представилось, как я звоню в домофон, слышу голос Лоренцо и прощаю его, стирая прошлое лето и весь этот ад, лечу вверх по лестнице к нему, добегаю, обнимаю: давай поженимся, у нас будет ребенок! Испытав огромное облегчение от того, что они не вместе, я потеряла всякую способность рассуждать. Я более не спрашивала себя о причинах того поцелуя, а просто отодвинула его в сторону.
В реальности я позвонила в домофон. Ответил незнакомый голос. Я спросила Лоренцо Монтелеоне, и голос нетерпеливо ответил, что никаких Монтелеоне у них нет.
Я отрезвела. Села на ступеньку, ощущая камень вместо живота. Идиотка. Я достала телефон, позвонила отцу. «Папа, сделай одолжение. Можешь узнать какие-нибудь новости о Лоренцо?.. Зачем? Какая тебе разница? Я просто хочу узнать что-нибудь: где он, чем занимается. Да, потом я позвоню ему, клянусь, но сначала я хочу знать, кому я звоню».
Минут десять я ждала в оцепенении. Вскоре отец перезвонил и очень нейтральным тоном, скупыми словами рассказал, что Лоренцо изучает международные отношения в Париже.
В Париже? Международные отношения? У меня дыхание перехватило.
– Есть ручка и бумага? – спросил он.
Я растерянно порылась в карманах:
– Да, есть.
– Тогда записывай его номер. Он французский.
Он продиктовал номер, и я нехотя записала его на обороте какого-то чека.
– Папа, как ты его раздобыл?
– Открыл телефонный справочник и позвонил его родителям.
Мне стало дурно.
– Теперь ты не отвертишься.
Я постояла на ступеньке у входной двери, которую, по счастью, никто пока не открывал, с чеком из пиццерии в руке и незнакомым телефонным кодом «+33». В голове щелкнуло, и я засомневалась: а не было ли случившееся той ночью после чемпионата лишь комедией? Но могла ли я признать, что была слепа так долго? Нет, в 2007-м нет. Мне потребовалось тринадцать лет и почти четыреста страниц, чтобы понять это.
Тогда, на виа Маскарелла, мне было ясно лишь одно: Беатриче в Милане, Лоренцо в Париже, и пути у нас троих разошлись. И еще: нужно сказать Лоренцо, что я через полтора месяца рожаю. Эта история тоже должна завершиться, мне надо снять с себя этот груз. Я набрала французский номер, уповая на то, что, примерно как и у Беатриче тогда с Габриеле, пять евро на
