Жизнь и судьба инженера-строителя - Анатолий Модылевский

план: как можно больше собрать материала на кафедре МиДК для будущего дипломного проекта, определиться с руководителем и хорошо сдать экзамены в зимнюю сессию. Я не спешил после занятий ехать домой, а стал значительно чаще посещать читальный зал, знакомился с технической литературой и просматривать Строительную газету, журнал «СССР на стройке», «Архитектура СССР» и «Огонёк»; любил также читать свежие номера журнала «Крокодил», и однажды в декабре наткнулся на статью, рассказывающую о деятельности главного инженера строительства сахарного завода в станице Архангельской. После нашего отъезда с практики, стройку посетила комиссия министерства; главного инженера с треском выгнали с работы и завели уголовное дело; в статье подробно говорилось о деяниях безграмотного начальника, у которого обнаружили поддельный диплом о высшем строительном образовании, о незаконных денежных махинациях и, главное, о провале в организации работ и браке при возведении главного корпуса и ТЭЦ; я показал статью Юре , мы многое вспомнили об этом человеке, а заодно и о его подчинённых; всегда интересуюсь последующей судьбой объектов, которые строил; через три года наш завод ввели в эксплуатацию и он до сих пор, пережив перестройку, нормально работает. В институте мы выполняли серьёзные курсовые проекты, понимая, что скоро придётся работать самостоятельно на стройке.

Вспоминаю первомайское выступление СТЭМа на пятом курсе; декорации на сцене соответствовали восточному названию представления – «Декханат»; на высоком троне, украшенном коврами, сидел Декан и курил кальян; перед ним на коленях ползали студенты, которых он бил длинной палкой за прогулы, хвосты, пьянки в общежитии и др. Особенно понравилась сцена в ресторане; за столиком сидели крепко подвыпившие два пятикурсника, получившие назначение на работу; один, который должен ехать на Камчатку, спрашивает товарища: «Зачем ты остаёшься в Ростове и не хочешь поработать в Сибири или на Дальнем Востоке?»; тот пьяным голосом отвечает: «Что я там буду делать, там же нет ни театра, ни филармонии…»; друг спрашивает: «Ты за пять лет был хоть раз в театре или филармонии?»; ответ потонул в громком хохоте зрителей: «Ну, не был, но я же всегда могу пойти».

В ноябре выпускающие кафедры выставили темы дипломных проектов для студентов нашего курса; я посоветовался с Пайковым и выбрал тему проекта «Ангар-мастерская на четыре самолёта ТУ-104»; меня привлёк большой пролёт несущих ферм (84м), а также возможность применить современные конструкции из алюминиевых сплавов с учётом опыта США; сразу начал поиск литературы, но в библиотеке РИСИ ничего не было, а в научной библиотеке Ростова нашёл краткие сведения по ангарам в книге Сахновского за 1935 год; поехал в ростовский аэропорт, но там был старый ангар пролётом 42м; кроме того, у меня не было размеров новых самолётов, военная модификация которых (ТУ-16) была секретной; написал письмо в Харьков своему школьному другу Виталию Мухе, попросил прислать основные размеры, чтобы можно было расположить самолёты в ангаре; Виталий ответил, что это невозможно, т.к. они работают в ХАИ с документацией, а выходя из читального зала обязаны сдавать все свои записи на хранение; и вообще сообщил, чтобы я с такими просьбами не обращался; Пайков посоветовал поискать материал во время практики на Украине.

Приближался новый 1959 год, но поскольку все были перегружены сдачей зачётов и подготовкой к экзаменам, ни о каком праздновании речь не шла; правда, наш профорг Нелля Усачёва принесла билеты в Дом пионеров, где 29 декабря проводился новогодний вечер для студентов вузов; запомнились викторины, призы, срезание с закрытыми глазами подарков, подвешенных на шпагате. Зимнюю сессию, которая была последней в институте, я сдал хорошо, но помучил всех экзамен по философии; учебника не было, готовились по конспектам и философскому словарю, взятому в библиотеке; абсолютно абстрактные понятия надо было зазубривать, чтобы сдать не на тройку; я, закрывшись в комнате, четыре дня с утра до вечера зубрил, как проклятый, а мама следила, чтобы никто мне не мешал; сдал экзамен на пять; конечно, у меня дома условия были идеальными, не то, что у ребят в общежитии или на съёмной квартире; многие студенты в группе, которые всегда учились на 4 и 5, и стабильно получали стипендию, срезались на этой чёртовой философии, которую с трудом сдали Чигринскому на тройку.

Однажды пятикурсников из вузов Ростова собрали в Доме офицеров; на сцене большого зала за столом президиума восседал генералитет СКВО; присутствовал на совещании маршал К.Е. Ворошилов, который был среднего роста в очень преклонном возрасте. На заднике сцены были развешены большие плакаты, схематично отражающие некоторые эпизоды ВОВ. Клемент Ефремович был в маршальской форме, встал, взял указку и начал слабым голосом рассказ о боях 1943-44г.г. Его не было слышно, все только разглядывали прославленного маршала. Ему было даже тяжело передвигаться по сцене и через несколько минут один из генералов сопроводил лектора к столу и усадил на стул; мы замечали, как старенький Ворошилов несколько раз вытирал слёзы платком, вероятно, от волнения и нахлынувших военных воспоминаний; очень быстро совещание закончилось и нас отпустили.

В Ростове летом проходили гастроли Свердловского театра оперы и балета; мне удалось послушать «Травиату», в которой пел знаменитый Даутов; побывал на прекрасном балете «Эсмиральда», но в последней сцене, когда героиня умирает, занавес заело, никак не опускался несколько минут, и пришлось ей, живой, убежать за кулисы. В этом зале я слушал легендарный джаз-оркестр Эдди Рознера. С Домом офицеров связано одно неприятное воспоминание. Мне очень нравится роман Шолохова «Тихий Дон», но вот о личности автора мы мало, знали; ведь слащавые публикации в советской прессе не давали цельного представления о человеке, им можно верить, а можно не верить. В студенческие годы в Ростове я сам был случайным свидетелем некрасивой сцены; с несколькими друзьями мы на Будённовском проспекте увидели у входа в Дом офицеров группу людей, стоявших возле легковой машины; там же была афиша концертов, поскольку зал был лучшим в Ростове, и в нём как раз проходил съезд донских писателей; мы подошли ближе, и в это время Шолохова, абсолютно пьяного, вынесли из подъезда и стали заталкивать в машину – картина неприятная. В те годы все знали, что Шолохов не просыхает у себя дома в Вёшенской, а газета «Вечерний Ростов» не стеснялась писать с бравадой об этом его «увлечении»; одну заметку написал молодой писатель, побывавший у Шолохова на семинаре; он с увлечением сообщал, что в первый же день для мэтра пятнадцати молодых писателей, приехавших из разных городов страны, было организовано большое застолье с выпивкой, которое окончилось поздно; утром продолжили, но хозяин отсутствовал, «болел»; все дни «семинара» откровенно пьянствовали и на этом он завершился;