Вихри Мраморной арки - Конни Уиллис

Возраст бей определить сложно — ростом они с двенадцатилетних детей, темные волосы не седеют, а черные зубы не выпадают. И тем не менее эта была немолода. Черное одеяние вместо сорочки — значит, она у Римлянина на хорошем счету, хоть я ее и не помнил. К тому же ее руки покрывали следы хранитовых укусов — либо она слишком любопытна, даже для беи, либо лет ей немало.

— Римлянин дома? — окликнул я.

Она, словно не слыша, повесила фонарь на крюк изнутри ворот и смотрела, как занимается огнем лужица солярина на дне.

— Мне Римлянин нужен, — громко сказал я. Похоже, она туга на ухо.

— Нет. — Плоское лицо беи было бесстрастно. Интересно, она имеет в виду, что никого нет дома — или ей впускать никого не велено?

— Римлянин дома? — повторил я. — Мне нужно с ним поговорить.

— Нет.

С другой беей Римлянина получилось гораздо проще: подарил карманное зеркальце — и лучший друг на всю жизнь. Но ее тут не было — а значит, нет и самого Римлянина. Но где же он?!

— Я журналист. — Я протянул ей свое удостоверение. — Вот, покажи ему — он наверняка захочет со мной поговорить.

Бея посмотрела на удостоверение, провела грязными пальцами по гладкой поверхности и перевернула.

— Где он? На Хребте?

Бея подковырнула голографическую эмблему редакции, словно надеялась сунуть палец между трехмерными буквами.

— Где Лако? Где Говард? Где Римлянин?

Она продолжала вертеть удостоверение — смотрела на него то сбоку, то прямо, то опять сбоку, наблюдая за тем, как трехмерные буквы становятся плоскими.

— Послушай, оставь удостоверение себе — дарю. Скажи боссу, что мне надо с ним встретиться.

Бея попробовала подцепить трехмерные буквы ногтем. Эх, не надо было ей удостоверение давать!

Я открыл рюкзак, вытащил бутылку колы, но сквозь прутья забора просовывать не стал. Бея заметила бутылку и потянулась к ней. Я отступил на шаг.

— Где копатели? — Я вспомнил, что у беев работают женщины — если, конечно, выполнение мелких поручений сухундулимов и питье колы можно назвать работой. Во всяком случае, они целый день на ногах, в отличие от беев-мужчин, которые постоянно спят. Женщины их игнорируют — впрочем, как и остальных лиц мужского пола, если только не получают прямых приказов. Вот женщину бея вряд ли оставит без внимания.

— Где Эвелина Герберт?

— Большое облако.

«Большое облако»? Что она имеет в виду? До сезона дождей еще далеко. Может, огонь? Название корабля? — Где?

Она снова потянулась к бутылке с колой. Я не стал отводить руку.

— Большое облако где?

Она ткнула пальцем на восток — туда, где лава образовывала низкий горный кряж. Именно под ним, в небольшой бухте, приземлялись корабли. Что, если кто-то еще откликнулся на призыв Лако — и увез всю команду вместе с сокровищем?

— Корабль?

— Нет. — Она настойчиво тянулась через прутья. — Большое облако.

Я вручил ей бутылку. Бея отошла к ступенькам дома, уселась и стала вертеть удостоверение, любуясь тем, как оно вспыхивает на солнце.

— Давно оно там?

Бея даже не отреагировала.

По пути к кряжу я уговаривал себя в том, что бея видела пыльного дьявола, а не корабль, который улетел, прихватив команду и сокровище. А может, корабль все еще там?

Нет, корабля на кряже не было. Круг выжженной земли радиусом в полумилю, где постоянно приземлялись корабли, пустовал. Я вскарабкался на склон повыше и увидел «большое облако» посредине площадки: купол, обтянутый пластиковой сеткой. Рядом припарковали консульский лендровер и несколько гусеничных транспортеров — видимо, в них перевозили сокровище с Хребта.

Я оставил джип за лавовым пригорком и прокрался, прячась за большими валунами, к центральному входу, который охраняли два сухундулима. Значит, сокровище еще не увезли. Единственное распоряжение Комиссии гласит, что археологическая экспедиция имеет право на половину найденного — оставшаяся половина принадлежит местным жителям. Римлянин явно заботится о том, чтобы получить причитающееся. Странно, что Говард не выставил свою охрану — в том же самом распоряжении говорится, что любые злоупотребления ведут к полной конфискации сокровища в пользу пострадавшей стороны. Лисийские охранники буквально сидят на этих несчастных скелетах и черепках — а вдруг кто решит украсть косточку, и тогда лисийцы получат право на все находки.

Через охрану Римлянина мне не пробиться — придется заходить с тыла. Я прокрался к джипу и спустился ниже по кряжу, стараясь не высовываться из-за камней. Передатчик я с собой тащить не стал: конфискуют еще под предлогом того, что репортажи — злоупотребление, да и неизвестно, удастся ли попасть внутрь. К тому же черная лава вся изрыта ямами с острыми краями — если передатчик упадет, то определенно разобьется.

Я пересек открытое пространство и нырнул под внешнюю оболочку сетки, покрывавшей купол. Задней двери не было — да и не должно было быть: у лисийской экспедиции имелся такой же тент, где хранилась найденная керамика. Попасть в купол сзади можно было только одним способом — проползти под сеткой. Но в «большом облаке» у стен громоздились коробки и оборудование, так что пришлось осторожно продвинуться вправо. Там нашлось местечко, где пластик слегка расходился. Я подцепил его ножом и заглянул в образовавшееся отверстие — ничего, только все та же пластиковая сетка. Я протиснулся внутрь и до смерти испугал какую-то бею — она отпрянула и распласталась на одном из упаковочных ящиков, сжимая в руках бутылку с колой. Я и сам перетрусил.

— Ш-ш-ш. — Я прижал палец к губам.

Бея, вместо того чтобы заверещать, изо всех сил вцепилась в бутылку и бочком начала стратегическое отступление.

— Эй! — тихонько окликнул я. — Не бойся, ты меня знаешь. — Теперь я понял, где Римлянин — это была его бея. Ту, что постарше, наверное, оставили охранять дом, а сами заявились сюда. — Помнишь, я подарил тебе зеркало? Где твой босс? Где Римлянин?

Она вытаращилась на меня.

— Зеркало… — Бея отставила бутылку в сторону, но ближе не подошла.

— Где Римлянин? Где копатели? — Никакой реакции. — Где Эвелина Герберт?

— Эвелина! — Бея ткнула перемазанной в грязи рукой в сторону пластикового занавеса. Я нырнул туда.

Задрапированный пластиковой сеткой участок палатки походил на комнату с низким потолком. Упаковочные ящики вдоль стены практически не пропускали вечерний свет — и я почти ничего не видел. Кажется, в углу висело некое подобие койки, отгороженное сеткой. Оттуда раздавалось тяжелое, прерывистое дыхание. Бея вошла следом.

— Эвелина? — окликнул я и спросил у беи: — Здесь можно включить свет?

Бея нырнула мне под руку, дернула шнурок лампочки, свисающей со сплетения проводов, и отскочила к противоположной стене. Дыхание определенно доносилось с койки.