Игра в классики - Хулио Кортасар

Феррагуто и Кука вопили во весь голос, но, судя по всему, они хотели противоположного, поскольку Овехеро выслушал их крики, не меняя заспанного выражения лица, а потом сделал им знак молчать, чтобы Талита смогла договориться с Оливейрой. Операция кончилась ничем, потому что Оливейра, в седьмой раз выслушав просьбу Маги, повернулся к ней спиной, и было видно (хотя и не было слышно), что он разговаривает с невидимым Травелером.

— Слыхал, они хотят, чтобы ты высунулся.

— Вот что, давай я выгляну хотя бы на секунду. Я могу пролезть под нитками.

— Ерунду говоришь, че, — сказал Оливейра. — Это последняя линия обороны, если ты ее прорвешь, мы с тобой действительно окажемся в infighting.[563]

— Хорошо, — сказал Травелер, садясь на стул. — Продолжай свой словесный понос.

— Это не понос, — сказал Оливейра. — Если ты хочешь пройти сюда, тебе незачем просить у меня разрешения. Думаю, это и так ясно.

— Ты можешь поклясться мне, что не выбросишься из окна?

Оливейра посмотрел на него так, как будто перед ним стоял огромный, редкой породы медведь.

— Наконец-то, — сказал он. — Открыл свою кухню. И Мага внизу думает то же самое. А я-то думал, вы меня хоть немного знаете.

— Это не Мага, — сказал Травелер. — Ты прекрасно знаешь, что это не Мага.

— Это не Мага, — сказал Оливейра. — Я прекрасно знаю, что это не Мага. И что ты, со знаменем в руках, выступаешь глашатаем капитуляции, дабы восстановить в доме порядок. Мне становится тебя жалко, старик.

— Да забудь ты обо мне, — сказал Травелер с горечью. — Единственное, чего я хочу, дай мне слово, что ты не наделаешь глупостей.

— Обрати внимание, если я выброшусь, — сказал Оливейра, — я попаду прямо на Небо.

— Пройди с этой стороны, Орасио, и дай мне поговорить с Овехеро. Я все улажу, и завтра об этом никто не вспомнит.

— Ты хорошо проштудировал учебник по психиатрии, — сказал Оливейра почти восхищенно. — Память, достойная отличника.

— Послушай, — сказал Травелер. — Если ты не дашь мне высунуться из окна, мне придется сказать им, чтоб ломали дверь, будет только хуже.

— Мне все равно, одно дело войти, а другое — добраться до меня.

— Хочешь сказать, если они попытаются тебя схватить, ты выбросишься.

— Возможно, на твоей территории это называется именно так.

— Прошу тебя, — сказал Травелер, делая шаг вперед. — Тебе не кажется, что все это похоже на кошмар? Они подумают, что либо ты действительно спятил, либо я действительно хотел тебя убить.

Оливейра немного отклонился назад, и Травелер остановился на уровне второго ряда тазов с водой. Он откатил ногой пару шарикоподшипников, но дальше продвигаться не стал. Под встревоженные крики Куки и Талиты Оливейра медленно выпрямился и сделал им знак успокоиться. Как бы признав себя побежденным, Травелер немного подвинул стул и сел. В дверь снова заколотили, правда не так сильно, как раньше.

— Не ломай ты себе голову, — сказал Оливейра. — Почему ты все время ищешь каких-то объяснений, старик? Единственная разница между нами в данный момент — это то, что я один. И потому будет лучше, если ты спустишься вниз, к своим, и мы поговорим через окно, как добрые друзья. Около восьми я думаю отсюда смыться, Хекрептен наверняка уже ждет, с тостами и мате.

— Ты не один, Орасио. Ты носишься со своим одиночеством из чистого тщеславия, изображаешь из себя Мальдорора из Буэнос-Айреса. Так ты говоришь dop-pelgӓnger, да? Ну видишь теперь, кто-то и правда следует за тобой, кто-то, такой же как ты, хотя он и стоит по другую сторону твоих проклятых ниток.

— Жаль, — сказал Оливейра, — что ты все сводишь к тщеславию, это было бы слишком просто. В этом все дело, во что бы то ни стало найти всему определение. А ты не способен почувствовать на секунду, что все может быть совсем не так?

— Представь себе, способен. Но ты все равно сидишь на краю окна и раскачиваешься.

— Если бы ты действительно представил себе, что все совсем не так, если бы действительно добрался до самого нутра… Никто не просит тебя отрицать очевидное, но если бы ты и в самом деле хоть пошевелился, понимаешь меня, ну хоть кончиком пальца шевельнул…

— Если бы все было так просто, — сказал Травелер. — Если бы все можно было решить, развесив эти идиотские нитки… Ну вот, ты взял и пошевелился, и посмотри на результат.

— А что плохого, че? Не так уж мало — сидеть у открытого окна и вдыхать волшебный утренний воздух, ты только почувствуй, какая свежесть в этот час. А внизу все прогуливаются по двору, это потрясающе, они делают зарядку, сами не зная того. Кука, ты только посмотри на нее, а директор-то, обычно этого сурка из норы не выманишь. А твоя жена, да это же сама лень. И ты, со своей стороны, не можешь отрицать, что сегодня впервые проснулся так рано. И когда я говорю «проснулся», ты понимаешь, что я имею в виду, ведь правда?

— А я вот думаю, не наоборот ли все, старик?

— Ох уж эти мне легкие решения, сюжеты для антологий фантастических рассказов. Если ты способен увидеть вещи такими, какие они есть, ты не сдвинешься с места. Если ты выйдешь из территории, то, скажем так, перейдешь из первой клетки во вторую или из второй в третью… Это так трудно, doppelgӓnger, сегодня ночью я проделывал это с помощью окурков и дальше восьмой клетки так и не попал. Все мы хотим царствовать тысячу лет, мечтаем о некой Аркадии, где, вполне возможно, будем куда более несчастны, чем здесь, но речь идет не о счастье, doppelgӓnger, мы не хотим участвовать в этой грязной игре в подмену понятий на протяжении тех пятидесяти — шестидесяти лет, что нам отпущены, мы хотим протянуть руку правде, вместо того чтобы постоянно съеживаться от страха, думая о том, не прячет ли кто-то другой нож за пазухой. Если говорить о подменах, меня нисколько не удивляет, что мы с тобой одно и то же, но только каждый на своем берегу. Поскольку ты считаешь меня тщеславным, то получается, что я выбрал наиболее благоприятную сторону, но как знать, Ману. Единственное, что я знаю, — это то, что я уже не могу быть на твоем берегу, все, что попадает мне в руки, разбивается, я проделываю все эти ужасные вещи, чтобы сойти с ума, полагая, что это очень просто. Но тебе, поскольку ты состоишь в гармонии со своей территорией, не понять этих метаний, я даю первоначальный толчок, и что-то начинает происходить, но тут пять тысяч лет генетики, вроде бы уже сильно полинялой, все равно отбрасывают меня назад, и я снова попадаю на территорию и шлепаю по ней две недели, два года, пятнадцать лет… Однажды я тычу пальцем во что-то привычное, и просто невероятно, палец вдруг продырявливает это привычное и вылезает с другой стороны, кажется, ты уже почти добрался до последней клетки, и вдруг женщина возьми и утопись, или со мной случается приступ, приступ сострадания, когда оно того не стоит, ох уж это мне сострадание… Я говорил тебе о подмене понятий, так ведь? Какая все это грязь, Ману. Почитай Достоевского насчет подмены понятий. Так вот, пять тысяч лет снова отбрасывают меня назад, и приходится начинать все сначала. И я считаю тебя своим doppelgӓnger, потому что постоянно перехожу с твоей территории на мою, если она и вправду моя, и во время этих достойных сожаления перебежек я смотрю на тебя как на свою оболочку, которая осталась на другом берегу и смотрит на меня с жалостью, ты и есть эти самые пять тысяч лет существования человека, втиснутые в метр семьдесят, которые смотрят на меня как на клоуна, который хочет выпрыгнуть из своей клетки классиков. Я все сказал.