Между прошлым и будущим - Карен Уайт

Финн снова заговорил таким знакомым мне спокойным голосом, свидетельствующим о том, что ему наконец удалось взять себя в руки.

– Мне хотелось бы попросить тебя об одолжении.

– Я сделаю все, что нужно, – сказала я без малейших раздумий. В точности, как это сделала бы старая добрая Элли.

Две женщины в приемной встали, оставив вязанье на стульях. Из их разговора мы поняли, что они собрались в кафетерий на нижнем этаже. Мы проводили их взглядом до двери.

Финн продолжал:

– Хелена еще ничего не знает о том, что случилось с Джиджи. Я не могу уехать из больницы, но при этом не хочу сообщать ей об этом по телефону.

– И ты хочешь, чтобы ей все рассказала я?

Он кивнул.

– Да. Тут рядом стоит моя машина, ты можешь ею воспользоваться. Водитель может отвезти тебя сначала домой, чтобы ты собрала необходимые вещи, а потом на Эдисто.

– Думаешь, стоит сообщать Хелене о несчастье? Единственная причина, по которой я появилась в ее жизни, – это то, что она была сломлена после смерти сестры. Может быть, она еще слишком слаба, чтобы вынести известие о несчастье, случившемся с Джиджи? – Я чуть не задохнулась, произнося имя малышки, все мое существо отказывалось принять мысль о том, что она страдает.

Финн встал и отошел от меня, якобы чтобы рассмотреть абстрактную картину на стене, выглядевшую так, словно на холсте взорвались сотни цветных мелков.

– На самом деле ее нервный срыв связан не только со смертью Бернадетт.

Я вспомнила, как мать говорила, что на острове после смерти Бернадетт ходили разные слухи, в частности, о том, что не проводилось вскрытие тела покойной и не давалось объявление о дате похорон. Поговаривали, что связи семьи Бофейн позволили скрыть от общественности неприглядные факты. Однако перед глазами у меня стояла только мечущаяся в горячке Бернадетт, которую сестра под бомбежками тайком вывезла из Будапешта и проделала опасный путь через всю Европу, чтобы спасти ей жизнь.

– Что ты имеешь в виду? – спросила я, хотя уже знала ответ.

Он повернулся и посмотрел мне в лицо.

– Бернадетт покончила с собой.

Моя рана начала пульсировать, словно на нее нажимала невидимая рука.

– Почему?

– Я не знаю.

Я подошла к нему, заглядывая в глаза, словно проверяя, не кривит ли он душой. Но его глаза остались темными и непроницаемыми, и было ясно, что мои вопросы останутся без ответа.

– Хорошо, я сообщу ей, – сказала я. – Только ради тебя.

Он притянул меня к себе и легонько поцеловал в макушку.

– Благодарю.

Мы подняли головы и отошли друг от друга, так как в комнату вошла Харпер. Она была в той же одежде, что и в последний раз, когда я видела ее, заехав за Джиджи, но на сей раз волосы ее были растрепаны, тушь под глазами размазана, а брюки и блузка помяты. Я заметила, что она смахивает ладонью слезу.

Я пошла к сумочке, извлекла пачку бумажных платочков и передала ей. Харпер с удивлением посмотрела на меня, но приняла ее.

– Спасибо, – сказала она. Наступило молчание, и я со страхом ждала, что Харпер снова заговорит, набросится на меня с криками о том, что по моей вине пострадала Джиджи. Но на сей раз я была готова дать ей достойный ответ, отчаянно призывая призрак прежней дерзкой Элли, которую мне так хотелось вернуть.

Однако вся язвительность Харпер испарилась под гнетом чувства вины и отчаяния. Она ведь на самом деле очень любила дочь. Я точно это знала. Просто бывшая супруга Финна была слишком эгоистична, чтобы это признать, а теперь, возможно, было уже слишком поздно. Она посмотрела на меня, и взгляд у нее был как у затравленного животного.

– На ней же был ремень безопасности? И она сидела на заднем сиденье?

– Конечно. Как всегда.

Она закрыла глаза и издала долгий прерывистый вздох.

– Я и не сомневалась. Просто… Мне всегда нужна была причина… – Ее голос потух, и она прервала свои излияния, внезапно осознав, с кем говорит, и, вероятно, страшась признаться мне, как сложно жить в мире, в котором не все объясняется привычными причинно-следственными связями.

Я встала и направилась за сумочкой и пакетом из супермаркета, готовясь уйти, но Харпер остановила меня, положив мне на плечо руку.

– Джиджи дала мне это вчера, перед тем, как вы за ней заехали. – Она сунула руку в сумочку и извлекла сложенную в несколько раз картинку. Я застыла, вспомнив скандал, который разгорелся, когда Джиджи в прошлый раз сделала рисунок для своей матери.

Харпер вручила листочек мне, и я с замиранием сердца его развернула. Я сразу же узнала себя, в основном по шортам синего цвета и полосатой кофточке, в которые была одета женщина на рисунке. За исключением того, что здесь она наделила меня парой прекрасных крыльев, раскинувшихся за спиной. Я держала за руку маленькую девочку со светлыми волосами, одетую во все розовое, с улыбкой до ушей, тщательно нарисованной красным карандашом. Фон был закрашен черными загогулинами, видимо, изображающими ночь, а в верхнем правом углу висела огромная луна, рядом с которой на фоне звезд парили два ангела – рыжеволосый и белокурый. На земле перед нами был изображен большой белый цветок – цереус, который распускается лишь на одну ночь, и лепестки которого были словно взрыв сверхновой звезды.

Мне одновременно хотелось плакать и смеяться, но прежде всего я испытывала бесконечную благодарность к маленькой девочке, которая сделала этот рисунок.

– Вы не знаете, что это означает? – спросила Харпер.

– Не могу сказать точно. – В моей голове, словно камешек по воде, проскакали образы, которые явились мне после аварии – старуха из народа гула, уходящий отец… Я снова посмотрела на картинку. – Думаю, это означает, что прощание с кем-то вовсе не означает, что человек ушел из нашей жизни навечно. – Я прикоснулась пальцем к белоснежным лепесткам, чувствуя восковую текстуру карандаша. Цветок на картинке был едва ли не больше моей нарисованной головы. – И что, даже если нам суждено цвести всего одну ночь, надо решиться на это.

Я подняла глаза и встретилась взглядом с женщиной, пытающейся найти смысл во вселенной, явления которой не всегда поддаются рациональному объяснению.

Я сложила картинку и отдала ее Харпер.

– Спасибо за то, что вы мне это показали.

Она покачала головой.

– Хочу, чтобы вы оставили это себе. А когда Джиджи придет в себя, мы спросим, что она имела в виду.

Я улыбнулась и с готовностью кивнула, спеша уйти, пока не прорвалась плотина, сдерживающая поток слез. Я была даже рада, что мне не удалось увидеть Джиджи в реанимационном отделении. Мне не хотелось представлять ее беспомощно лежащей там. Я хотела сохранить в своем сердце образ маленькой девочки в розовом, держащей за руку ангела, в то время как два других крылатых создания наблюдают за ней с небес.