Война за океан - Николай Задорнов

— Нет, братец, теперь уж скоро. Теперь и до моря недалеко! По карте Азии видно, что прошли три четверти пути.

Муравьев добр, как посмотришь. А на сплаве у него большие строгости, и Маркешка держит язык за зубами. Лишний раз не пошутишь! Водку дают людям. Но и лупят!

Целыми днями на судах слышатся строгие окрики офицеров-унтеров. Этих унтеров Муравьев выкопал где-то, не в Петербурге ли? Привез их из гвардии для обучения забайкальских войск. С их помощью весь народ зажали как в тиски. Людям не всегда разрешают находиться на палубах, часто держат в трюмах. Маркешка не все время идет на генеральском баркасе. Он работает тут в очередь с другими своими товарищами. На отдых отправляется к себе, на этой барже места нет для спанья казаков. А на своей барже тоже строгости. Казалось, ведут не людей, а зверей или собак на травлю и выдерживают их, как на цепях. Вчера на одной из барж наказывали казака. Временами от всего этого Маркешку разбирает тоска, но он терпит.

Все в страхе, прикажи — каждый не пикнет, умрет за Муравьева. Все наготове к бою, и все подчиняются начальству с полной покорностью. А кто не подчиняется, того тут же пороть!

Люди работают, изнуряя себя, отдыхают молча, вскакивают по команде, не смеют даже товарищу пожаловаться, что жарко, что болят сбитые руки, так как на генеральской барже запрещается разговаривать.

Стирали, работали, ели, спали, ходили в гальюн, как теперь велено называть отхожее место, все делали быстро и без разговоров. Люди жили как огретые с раннего утра нагайкой. Иногда придет приказ на баржи — петь песни и плясать. И поют и пляшут по команде.

«Вот мурыжат народ!» — думает Маркешка.

По обе стороны генеральской баржи огромные острова — луга без конца и края. Лесов и гор не видно. Только временами во мгле, где-то далеко-далеко, открываются хребты, и там, конечно, леса, а здесь страна лугов и травы. Целыми днями суда идут вблизи травы, масса мошки кидается на человека, едва сойдешь на берег. Жар, духота. Вода идет на прибыль, острова топит. Местами и тальниковые леса стоят в воде, только вершины видны над водой. По всем признакам, места раздольные.

Справа над тальниковым лесом появился хребет. Он голубой, крутой и прозрачный. Вдруг острова окончились, и хребет выступил поближе. Под ним леса, а еще ниже — широчайший простор голубых вод. А по левому берегу вся река зеленая. Это затопленные луга стоят в воде. Густая трава в полтора роста человека колышется там вместе с волнами, и кажется, что вода зеленая. Все протоки, сбежавшись из-за островов, слились. Справа на берегу видны домишки туземного стойбища.

Муравьев велел приставать к левому берегу, чтобы зря не пугать население. Надо было узнать, что за место, как называется. Около домов видны люди, и даже удивительно, как смело себя ведут… Туда пошел на лодке Сычевский разузнавать все и знакомиться с населением.

Часть судов стала посередине реки, несколько барж — у правого берега. Одно за другим подходили и становились в разных местах на якорь отставшие суда.

А на берегу люди не разбегались, как до сих пор случалось повсюду, где проходил сплав.

Коней сводили пастись на острова.

Вот уже на лодках отправились косцы искать незатопленные места на возвышенностях — релках. Через некоторое время на лугах забелели их рубахи. Одни косят, другие сгребают свежую траву, накладывают ее в лодки. На баржи с лодок подают траву вилами.

— Хороша ли тут трава? — спрашивает губернатор у Алексея Бердышова, который сменил Маркешку, отправившегося на свою баржу.

— Трава тут быстро зреет, в дудки идет, — отвечает казак.

— Ну а что нового у вас, казаки?

— Всем довольны, ваше высокопревосходительство! — отвечает Алешка. Подумав несколько, он добавляет: — Пешков у нас песню сложил. — И, беззвучно усмехнувшись, Бердышов тряхнул головой.

— Что же это за песня? — спросил губернатор.

— Шибко хорошая песня, ваше высокопревосходительство.

— Ну спой мне ее.

— Я и никогда-то не пел, у меня голоса нет. Только складывать помогал Пешкову.

— Что это, Пешков, значит, у вас поэт?

— Это уж как вам угодно, Николай Николаевич! — ответил казак настороженно.

— Ну что же за слова?

Алешка хитро сощурился и почесал ухо. Он один, кажется, из всех товарищей не стеснялся разговаривать с губернатором, считал генерала своим старым знакомцем и уверен был, что тот зря не обидит.

— «Плыли по Амуру долгие версты, сбили у рук-ног персты, считаючи версты…» — сказал Алексей.

Теперь прищурился Муравьев. Кажется, песня критического содержания. Он решил, что надо будет послать к казакам адъютанта, пусть спишет эту песню, проверит, что этот Пешков сочинил, что за содержание. А если хороша, может быть, не запрещать ее, а, напротив, приказать, чтобы пели по всем судам! Народный подвиг должен быть изображен в народной песне. «Каковы герои! Среди них у меня и певцы, и поэты!»

Баржа губернатора пошла к правому берегу и стала там на якорь. Видно, как цветет жасмин над обрывом. С берега приехал Сычевский и сказал, что яблонь множество, целый лес из яблонь.

— Это Крым и Италия! — категорически заявил губернатор.

На обед к нему, как обычно, съехался весь штаб.

— Там, за островами, река Уссури, — значит, население уже гольды, хотя сами себя они так не называют, — сказал Сычевский.

Губернатор и офицеры, окружавшие его, стали смотреть туда, где было устье реки. Сегодня все устали. День был очень жаркий.

— Это стойбище называется Буриэ. Гольды говорят, что ждали русских.

— Так скоро конец пути, господа? — спросил Муравьев.

Еще солнце не садилось, когда к губернаторской барже подошла лодка. В ней сидел рослый молодой парень. Корсаков подошел к борту.

— Господа, он о чем-то спрашивает! — обратился Михаил Семенович к штабным офицерам.

Подошел Сычевский.

— Что тебе? — спросил он по-маньчжурски.

— Мне надо начальника русского сплава, — ответил туземец.

— Ты кто такой?

— Надо начальника отряда, — вдруг повторил гольд по-русски.

— Зачем тебе начальник отряда?

— У меня есть к нему письмо.

— Письмо? — изумился Сычевский. — Что за письмо? От кого?

— От капитана Невельского, — ответил гольд, внятно и точно произнося чин и фамилию.

Все переглянулись в изумлении.

— Поднимайся сюда, — сказал Сычевский.

Гольд спокойно поднялся на палубу. У него серьезное и сильное лицо, умные серые глаза, толстая коса, шляпа. На нем синий халат, расшитый по краям. Он достал из-под халата пакет и передал его Сычевскому.

На конверте написано: «Начальнику русского отряда, спускающегося по Амуру». Сычевский повертел письмо в руках и передал Корсакову. Тот пошел доложить губернатору.