Врачи. Восхитительные и трагичные истории о том, как низменные страсти, меркантильные помыслы и абсурдные решения великих светил медицины помогли выжить человечеству - Шервин Нуланд

Принимая во внимание, что упомянутый доктор Мортон, по искам, выдвинутым им против благотворительных медицинских учреждений за нарушение прав, определенных заявленным патентом на все анестетики, не имеет притязаний только на серный эфир, и то, что общая анестезия, как его изобретение, в результате этого акта вышла за пределы многоуважаемой профессии и ревностных трудов на благо науки и человечества.

Принято решение о том, что Американская медицинская ассоциация протестует против любых ассигнований доктору Мортону по причине его недостойного поведения…

Могучая волна, не так давно поднявшая его на гребень славы, превратилась в водоворот, угрожавший утащить Мортона на дно. В 1868 году в июньском номере журнала Atlantic Monthly появилась статья в поддержку Джексона, вызвавшая неописуемое негодование Мортона. В июле он предпринял еще одно бесплодное путешествие в Вашингтон, но разочарование от полученного результата оказалось для него невыносимым. Он вернулся во влажную духоту Нью-Йорка больным и подавленным. Поддавшись настроению, он отправился вместе с женой Элизабет покататься по Центральному парку на бричке. Их маленькая повозка быстро двигалась вдоль берега озера, когда Мортон неожиданно, без видимых причин мощным рывком остановил лошадь, бросился к прохладной воде и опустил в нее голову. Испуганная его взволнованным состоянием жена Элизабет с трудом убедила мужа вернуться в бричку. Они проехали совсем недалеко, когда он вновь стремительно выпрыгнул из повозки, перевалился через расположенный вдоль дороги забор и упал на землю без сознания. Несколькими часами позже измученный дантист, которого Уильям Генри Уэлч справедливо назвал «наименее мужественным среди великих первооткрывателей», умер от кровоизлияния в мозг.

Положение Чарльза Джексона было ничем не лучше. Один из самых стойких людей с годами утратил свою невозмутимость. Однажды в 1873 году, спустя пять лет после смерти Уильяма Мортона, на бостонском горном кладбище Оберн стареющий провокатор наткнулся на могилу своего покойного соперника с эпитафией:

Уильям Т. Г. Мортон.

Изобретатель ингаляционного общего наркоза.

Он уничтожил боль, сопровождавшую хирургию.

До него во время хирургического вмешательства всегда возникала агония.

Благодаря ему наука получила контроль над болью.

Прочитанные на камне слова окончательно надломили хрупкие остатки здравого смысла Джексона. Он был госпитализирован в приют McLean в Белмонте штата Массачусетс, где и провел последние семь лет своей жизни в полной невменяемости. Он умер 28 августа 1880 года в возрасте семидесяти пяти лет, одержав единственную победу над своими соперниками, дожив до преклонных лет.

У всех четырех претендентов на корону открытия жизнь после начала полемики была весьма нелегкой, но судьба Кроуфорда Лонга, хотя тягостная и горькая, по крайней мере, не закончилась трагедией. Он был особенным среди конкурентов не только потому, что спор из-за авторства общего наркоза не уничтожил его, но он также был единственным, кто вышел из этой ситуации с честью. О его заслугах, забытых в информационном шуме, созданном остальными участниками конфликта, вновь напомнил в 1877 году гинеколог Дж. Мэрион Симс из Южной Каролины, опубликовав подробный анализ его самобытных идей в медицинском ежемесячнике Вирджинии. Появление этой статьи оказало значительную эмоциональную поддержку стареющему Лонгу, к тому времени сильно утомленному заботами о толпе пациентов, обнищавших в результате Гражданской войны и долгой оккупации янки.

Даже смерть Кроуфорда Лонга стала свидетельством его самоотречения и также была тесно связана с анестезией. 16 июня 1878 года шестидесятидвухлетний практикующий врач, только что принявший ребенка у роженицы под действием наркоза, почувствовал приближение обморока. Прежде чем погрузиться во тьму, он успел передать младенца в руки ассистента с предупреждением: «Сначала позаботьтесь о матери и ребенке». Он рухнул поперек кровати своей пациентки и несколько часов спустя скончался от обширного инфаркта.

Через несколько десятилетий память о Лонге обрела форму памятников, мемориальных досок, портретов и восхваляющих речей. Самый узнаваемый и широко известный монумент находится в скульптурном зале Капитолия Соединенных Штатов. Лонг и его сокурсник из колледжа Франклина Александр Стивенс (который впоследствии стал одним из наиболее важных политических деятелей Юга), были выбраны легислатурой почетными сынами штата, чьи скульптуры должны представлять самые выдающиеся достижения обитателей Джорджии. Это был достойный выбор.

В ходе этого повествования было рассказано о людях, сделавших самый значительный вклад в развитие ингаляционной анестезии. Такого рода история – далеко не единственная в анналах научных открытий, подобное происходит чаще, чем может показаться на первый взгляд. Андреас Везалий стал профессором анатомии в Падуе на следующий день после окончания медицинской школы в 1537 году; в возрасте двадцати восьми лет он создал свою монументальную работу De Humani Corporis Fabrica («О строении человеческого тела») и навсегда изменил методы научной оценки признаков заболеваний. Триста лет спустя знаменательные открытия в области анестезии были сделаны группой людей настолько молодых, что бо́льшая часть из них едва успели определиться с направлением своей будущей деятельности. В наши дни при сегодняшних технологиях для подготовки современного исследователя требуется настолько более долгий строк, что вряд ли люди в возрасте двадцати лет когда-нибудь снова станут ведущими деятелями науки. Время от времени то тут, то там великие открытия будут совершаться мужчинами или женщинами, чье обучение еще не завершено, но это будут особые случаи и необычные люди.

Однако, несмотря на длительный период подготовки, тот факт, что кипучие молодые умы подвержены жгучему любопытству и страстным устремлениям, неизменно приводит к тому, что научный прогресс в значительной степени неизбежно будет развиваться благодаря открытиям молодых сотрудников, сделанным в первом десятилетии после окончания их обучения. Нашим нынешним Мортонам и Дэви за тридцать, и их можно поставить в один ряд с двадцатилетними учеными девятнадцатого века. Хотя не вполне серьезное предложение Уильяма Ослера отправлять людей старше сорока на пенсию было скорректировано временем и здравым смыслом, мир открытий по-прежнему принадлежит молодым, и так будет всегда.

Тем не менее мы не должны недооценивать пользу размышлений, занимающих умы многих исследователей, когда они достигают самого плодотворного периода своей жизни. Опыт, мудрость и тщательно отшлифованная способность оценивать эволюцию идей позволяют обрести перспективу и философский взгляд на вещи, в результате чего иногда рождаются концепции, потрясающие храм науки. В том же году, когда Везалий изменил ход медицинского прогресса, семидесятилетний Николай Коперник опубликовал De Revolutionibus Orbium Coelestium («О вращении (или вращениях) небесных сфер»), и мир изменился навсегда. Когда мы интересуемся судьбой наших уважаемых профессоров или с сожалением оглядываемся на стремительно промчавшиеся, полные трудностей, но самые яркие годы нашей профессиональной деятельности, нам легко увидеть внутренним взором далекий образ престарелого Коперника, получившего на смертном одре первую печатную копию одной из самых знаковых книг, когда-либо созданных интеллектом человека. Наука вечна, а вечность принадлежит всем нам.