Время дракона - Светлана Сергеевна Лыжина

носила другое. "Сёчке" это было прозвище, а на самом деле её звали... Даже произносить не хотелось! Главное, что пятнадцатилетней девочке это настоящее имя совсем не подходило, а степенной женщине среднего возраста очень даже подходило.

Влад не хотел видеть, что стало с бывшей невесткой, и что в ней изменилось. Не хотел знать, разучилась ли она смеяться тем звонким смехом, которым заливалась раньше, когда играла со служанками в догонялки. Не хотел знать, разлюбила ли она танцы. Не хотел знать, потеряла ли она охоту по весне собирать лесные цветы. Время не щадит никого, и Сёчке тоже не могла избежать взросления. Сейчас встреча с ней вызвала бы только досаду и разочарование. Нет, Сёчке не умерла, но всё же этот клад оказался потерян, потерян безвозвратно.

Хорошо, что, уезжая из гостей, тринадцатилетний Влад не знал, как всё дальше произойдёт. Он рассчитывал, что невестка рано или поздно вернётся к румынскому двору и больше никуда не денется. "Первым делом, как увидишь её, надо сразу попросить прощения и пообещать исполнять всё точно, как она хочет", - думал княжич, успевший сто раз пожалеть, что последний разговор окончился ссорой. Конечно, поначалу любому человеку обидно, когда он слышит от любимой, что ему уготовили роль тайного воздыхателя, а не мужа, но время проходит, и сердце смиряется. "Если она хочет, чтобы я проявлял обходительность в любовных делах, пусть будет так", - решил тринадцатилетний воздыхатель.

Кстати, примерно тогда же воздыхатель выяснил, что вести себя обходительно значит ещё и стихи сочинять. Готовясь к новой встрече с Сёчке, он напридумывал целую кучу рифмованных комплиментов на венгерском языке, а затем стихотворство вошло в привычку, и захотелось сочинять на румынском. Лет в двадцать Влад сочинил вот такое стихотворение:

Расставшись навсегда, не упрекай ни в чём.

Ту, с кем рассорился вконец. Зачем браниться?

Поверь - как след в пыли стирается дождём,

Уйдёт и горечь вся, что побуждала злиться.

В подруге ты запомнишь лишь приятные черты,

Привычки милые, что сердце волновали.

Забудешь дни, когда ты допоздна, до темноты

В саду напрасно ждал. А радость встреч едва ли

Ты позабыть сумеешь. И один в чужом краю,

Поняв, что душу некому излить, тоска заела,

Ты вспомнишь невзначай то чувство, что дают

Глаза любимой, если озорно и смело

Они глядят в твои глаза. А дальше - больше.

Ты вспомнишь всю её - улыбку, голос, шаг

И рук касанье, силясь удержать подольше

Виденье сладкое. Затем сожмёшь кулак,

Воскликнешь мысленно: "Да неужели

Расстались с ней, и не сойтись опять!?"

Почувствуешь - на сердце раны отболели,

Забыта горечь, снова ты готов страдать.

Дороже и дороже с каждым одиноким днём

О счастье память. Как же с ней бороться!

Расставшись навсегда, не упрекай ни в чём

Ту, с кем расстался. Вдруг увидеться придётся...

Вспоминая пятнадцатилетнюю девочку, в которую когда-то был влюблён, государь Влад уже не заботился о том, чтобы его мысли соответствовали мыслям паломника. "Да, - про себя усмехнулся он, - по дороге в обитель негоже вспоминать свои старые грехи, в которых до сих пор не раскаялся и каяться не собираешься. Ну и ладно!" Паломник перестал себя одёргивать и на радость змею-дракону дал мыслям полную свободу.

"Раз уж я задумался о женщинах, - сказал себе Влад, - то почему бы ни вспомнить заодно и ту, которая живёт сейчас в городе Букурешть. Ту, которая ждёт тебя по вечерам, наряжается и перед самым твоим приходом ест мёд, чтобы целовать её было слаще. Она не похожа на Сёчке. Но кто сказал, что пристрастия отрока и взрослого человека должны совпадать? Красавица, которую многие именуют "государыня", хороша по-своему".

Слухи об этой государевой привязанности, которая не ослабевала вот уже три года, распространились далеко за пределы столицы. В монастыре про привязанность знали тоже. Знали и потому пеняли - дескать, что ж ты, государь, не желаешь жениться, а нашёл себе... И всё-таки от мыслей о женщинах князю пришлось временно отвлечься, потому что село Отопень приближалось.

Чтобы добраться до села, путешественникам требовалось проехать лишь узкую полоску леса, который и лесом-то мог считаться лишь с натяжкой. Он был настолько мал, что в нём не водилось крупной дичи - ничего интересного охотнику. Да и дровосеки тоже не нашли бы там ничего достойного - деревья в этом лесу росли сплошь тонкоствольные. Его не свели под пашню лишь потому, что он защищал от северного ветра прилегающие поля, а вот люди, проезжающие или проходящие через это место в летнюю пору, неизменно радовались, что лес по-прежнему есть, ведь деревья давали защиту от жары. Каждая кучерявая крона отбрасывала на дорогу такую же кучерявую тень, так что уже через минуту путешественникам становилось прохладно.

Эта прохлада неизменно напоминала Владу о лесах возле монастыря. Паломнику, который стремился успеть в обитель вовремя и всё торопился, казалось, что это дорога возле озера, и что конечная цель пути совсем близка. На самом же деле до обители надо было ещё ехать и ехать. "Это другой лес, не монастырский, - напомнил себе князь. - Когда он кончится, ты увидишь вовсе не озеро, а дорожный перекрёсток посреди равнин... Да вот и перекрёсток! А за ним по обе стороны от тракта белеют домики села Отопень. Хоть куда-то ты доехал!"

* * *

Из-за того, что Влад решал дело с цыганами, дорога до села отняла ещё больше времени, чем обычно. Оглянувшись на солнце, которое теперь светило в правую часть затылка, венценосный путешественник решил, что время близится к девяти часам. Теперь он не мог даже мечтать о том, чтобы успеть в монастырь к обедне. "Она начнётся совсем скоро, как раз в девять или в начале десятого, а до святой обители путь ещё долог", - досадовал князь.

Тем временем на околице селения собралась толпа человек в полтораста. Она запрудила собой всю дорогу и, казалось, вот-вот могла повалить плетни у крайних домов. Собравшиеся заметили государя издалека и заголосили, заволновались, но как только он приблизился, все разом смолкли и поклонились.

В этот раз правитель не приказывал охране, чтобы та перестроилась и стала для него заграждением. В Отопень всё совершалось по-другому - никто не кричал "выслушай и рассуди". Зачем кричать, если здесь уже давно установили, кто встречает князя, и кто может к нему обратиться первым.

Впереди всех на дороге стоял