Широкий Дол - Филиппа Грегори

С общинных земель мы двинулись вниз по крутой тропе, и я предполагала, что здесь можно ехать не быстрее, чем легким галопом; я вполне могла рассчитывать, что Тобермори с этим справится – в течение четырех последних сезонов он не раз проезжал именно здесь, когда мы отправлялись на охоту. Затем нужно было преодолеть два непростых препятствия, и дальше начинался обширный парк Широкого Дола. Во-первых, надо было перепрыгнуть через ограду парка, причем довольно высокую, а затем еще и через канаву, глубину которой определить на глаз было трудно. Далее можно было уже гнать быстрым галопом по заросшей травой лесной дороге, пока не окажешься на южном склоне холма, на той, довольно крутой, тропе, что ведет прямо на вершину; по ней тоже можно было ехать хорошим галопом. Я предполагала, что оба жеребца будут еле переводить дух, добравшись до вершины, и тот из них, кто придет первым, скорее всего, удержит за собой первенство и до конца скачек. Далее путь лежал по относительно ровной травянистой тропе – мили две пружинящего торфяника, – а затем снова нужно было спускаться вниз через буковую рощу к усадьбе. Я полагала, что этот последний спуск будет, скорее всего, весьма утомительным и скользким, но потом нужно будет только домчаться по подъездной аллее до крыльца дома.

Мы с Гарри рассчитали, что весь маршрут займет примерно два часа и самое трудное как для лошадей, так и для всадников – это тот самый финальный спуск на подъездную аллею. Мы заранее честно предупредили об этом Джона МакЭндрю, пока конюхи готовили лошадей, но он только посмеялся и сказал, что зря мы пытаемся его запугать.

Тобермори, точно медная молния, вылетел из арочных ворот конюшни, построенной из светлого песчаника. Он отлично отдохнул и рвался в бой, так что Гарри шепотом предупредил меня, чтобы я покрепче держала в руках поводья, иначе могу случайно оказаться на полпути к Лондону. Он помог мне сесть в седло и придержал коня, пока я расправляла юбку своей темно-красной амазонки и покрепче завязывала ленты шляпы.

А затем я подняла глаза и увидела Сиферна.

Доктор МакЭндрю говорил, что конь у него серый, но на самом деле шкура Сиферна была серебристо-белой с шелковистым отливом, так что видна была каждая впадина и каждая выпуклость на его мощных ногах и плечах. Видя, как блестят от восхищения мои глаза, Джон МакЭндрю рассмеялся и сказал, чтобы поддразнить меня:

– По-моему, я знаю, с чем мне придется расстаться, мисс Лейси, если вам удастся прийти первой. Настоящим игроком вам, пожалуй, никогда не стать – у вас выдержки не хватит.

– По-моему, любой на моем месте попытался бы во что бы то ни стало выиграть у вас такого коня! – с нескрываемой завистью сказала я. Я просто глаз не могла отвести от этого великолепного животного – от его морды потрясающе правильной формы, разве что чуть островатой, от его умных блестящих глаз, от изогнутой серпом великолепной шеи, мощной, как натянутая тетива лука. Чудесный, поистине чудесный жеребец! Джон МакЭндрю одним изысканным прыжком взлетел в седло; ему и в голову не пришло воспользоваться сажальным камнем. Мы еще раз смерили друг друга взглядом и улыбнулись.

Селия, мама, няня с девочкой на руках – все вышли на террасу, чтобы на нас посмотреть; они стояли там плечом к плечу и вместе с нами ждали сигнала Гарри. Тобермори чуть приплясывал от нетерпения; Сиферн то и дело возбужденно шарахался. Гарри застыл на террасе, держа в поднятой руке носовой платок, затем резко опустил руку, и Тобермори тут же, почувствовав мои шпоры, ринулся вперед.

Я отпустила поводья, мы с топотом пронеслись через парк и перешли на жестко контролируемый галоп. Как я и ожидала, белые передние ноги Сиферна первыми мелькнули над оградой парка, но я никак не думала, что он с такой же скоростью начнет подниматься вверх по сложной тропе и на вершине общинного холма будет выглядеть почти совсем не уставшим. Затем «араб» слегка всхрапнул, недовольный вязким песком, и все тем же галопом понесся по тропе или, точнее, по настоящей песчаной реке, расширяющейся там, где была устроена противопожарная полоса. Тобермори, опустив голову, с топотом преодолевал этот неприятный участок пути, но угнаться за Сиферном не мог. Тот корпуса на два, а может, и на три опередил нас, серебристый песок так и летел мне в лицо из-под его копыт. В итоге оба жеребца изрядно запыхались, но Тобермори не смог обогнать Сиферна, пока снова не начался спуск с холма в сторону парка.

Несколько человек рубили там дрова, и Сиферн вдруг смутился, увидев их, и даже попятился. Но Тобермори, неколебимый, как скала, даже внимания на лесорубов не обратил, и я успела услышать, как они что-то весело крикнули мне вслед, когда мой жеребец с громоподобным топотом устремился вниз по склону, сильно опередив соперника, а затем, не сбавляя ходу, взлетел и оказался по ту сторону парковой стены. Тобермори удерживал первенство и во время длительного и упорного галопа через парк, и потом, когда мы уже вновь начали подъем. Я была уверена, что Сиферну нас уже не догнать, и в горле моем уже клокотал радостный смех. С вершины холма перед нами открылся ровный пологий спуск, но Тобермори сильно запыхался и дышал тяжело. Однако, почувствовав под копытами мягкую торфянистую землю, несколько приободрился и снова горделиво вздернул голову. Мы мчались по дороге, когда я услышала, топот копыт настигавшего нас Сиферна. Морда жеребца была покрыта пеной, а Джон МакЭндрю, прильнув к его шее и вытянувшись вперед, как заправский жокей, чтобы уменьшить сопротивление воздуха и увеличить скорость, все погонял и погонял своего скакуна, и без того летевшего как птица. Но и Тобермори, услышав топот копыт соперника и чувствуя вызов, встряхнул гривой и пошел самым быстрым своим, охотничьим аллюром – бешеным непрерывным галопом. Но и этого оказалось недостаточно. К тому времени, как начался спуск в сторону леса, Сиферн поравнялся с Тобермори.

Очутившись после яркого солнца в лесном сумраке, я крепче вцепилась в поводья, старательно следя за тем, куда ступают копыта моего коня, и опасаясь выступающих из земли корней и предательских грязных луж. Кроме того, мне приходилось следить и за низко растущими ветвями деревьев, которые запросто могли вышвырнуть меня из седла или с силой ударить прямо в лицо. А вот Джона МакЭндрю это, похоже, ничуть не заботило. На склоне он вырвался вперед и в бешеной скачке гнал своего бесценного коня по этой скользкой тропе, словно ни в грош его не ставил. Прекрасное животное то и дело оскальзывалось и спотыкалось, но продолжало безжалостную гонку, и я не могла, не осмеливалась противостоять этому головокружительному безумию. Продолжая внимательно следить за мелькающими перед глазами грязными лужами и низко свисавшими ветвями деревьев, способными снести всаднику голову, я все же краешком сознания с удивлением задавала себе вопрос: «Почему? Почему Джон МакЭндрю с такой чудовищной серьезностью относится к этим шуточным скачкам?»

К тому времени, когда мы с Тобермори влетели в ворота усадьбы и Сара Ходгет крикнула от своей сторожки: «Давайте, мисс Беатрис, давайте!», нас обогнали уже настолько, что о победе нечего было и думать. Мощные задние ноги и круп несущегося галопом Сиферна блестели и переливались, как белый шелк, в стремительно чередующихся полосах света и тени; доктор МакЭндрю правил прямиком к террасе, на добрых два корпуса обогнав меня.