Древо жизни - Генрих Эрлих

Но тут было не то, тут были не простые ошибки, проистекающие из незнания предмета, не умелая подтасовка фактов, тут была прямая фальсификация и извращение истории, именно так! Единожды совравши, кто поверит?! Так, оттолкнувшись от гнусно оболганного, но для него по-прежнему светлого образа Ивана Дмитриевича Путилина, Северин воссоздал истинную последовательность событий, не тех давних, связанных с убийством князя Ш., а гораздо более близких, приведших к созданию этого клеветнического пасквиля. В запале Северин позволил себе употребить редкое для него слово «истина» вместо привычной «версии».

Итак, несомненно, что гражданин Шибанский Василий Иванович где-то раздобыл ту же самую книгу, «Записки И.Д. Путилина. Неизвестные страницы», и переработал рассказ об убийстве князя Ш. в похабном современном стиле, превратив кристально ясное дело и идеально проведенное расследование в запутанный триллер. Собственно, расследование автора и не интересовало, он постарался напихать в текст побольше столь любимых читателями альковных тайн, дворцовых интриг, уничижающих сплетен об уважаемых людях, приплел до кучи Иисуса, «Приорат Сиона», Виктора Гюго, это он, конечно, из той самой книги скатал.

Что же до фамилии князя, то современным авторам, на которых креста нет, ничего не стоит вписать свою собственную фамилию, воспользовавшись совпадением инициала. Это круто и может оказаться полезным для раскрутки книги. Этот Шибанский, отдадим ему должное, не во всем похож на современных авторов, те, бывает, без зазрения совести страницами передирают из произведений малоизвестных и даже очень известных, он же как будто открещивается от знакомства с «Записками» Путилина.

Но в одном месте все же прокололся. «Лето Господне семь тысяч сто двадцать пятого года» — это он мог взять только у Путилина. Только Иван Дмитрич в те заветные тетрадочки заглядывал, а потом они сгинули без следа. В том, что без следа, сомнений у Северина не было, ведь если бы эти взрывоопасные тетрадочки вдруг явили себя миру, то треск, шум или хотя бы эхо от их появления непременно докатились бы до него, все же он не совсем дремучий человек и худо-бедно старается быть в курсе.

Так что, гражданин Шибанский, с вами все ясно, равно как и с вашим так называемым творением, все это списано у начальника петербургской сыскной полиции Ивана Дмитриевича Путилина, кристальной души человека, а что не списано, до даже не домыслы, а чистейшей воды выдумки, которые никак не могут помочь нам в нашем абсолютно объективном расследовании, лишенном даже малейшего налета мистики, основанном на реальных фактах и данных современной науки. И вам, литератор Шибанский, не удастся примазаться к славе Ивана Дмитриевича Путилина, не имеете вы никакого отношения ни к тому расследованию, ни к нынешнему. Как говорят в Одессе, вас здесь не стояло!

* * *

Как же так, воскликнет изумленный читатель, как же не имеет, если день начался с похищения Шибанским трупа распятого? Если уж вы, любезнейший Евгений Николаевич, похищение трупов из морга МУРа ни во что ставите, то мы даже не знаем, что и думать.

Что тут думать? Обычный провал в памяти. Разве с вами никогда не случалось такого, чтобы, увлекшись какой-то идеей, а то и просто разговором, вы не забывали напрочь о каком-нибудь важном обстоятельстве, например, о любимой девушке, ожидающей вас у театра на промозглом ветру. А вот Северин, кстати, о девушке не забывал, как только пришел немного в себя, так сразу и вспомнил и принялся регулярно, раз в час, названивать Наташе. Вероятно, это тоже внесло некоторый вклад в случившийся с ним провал в отношении Василия Ивановича Шибанского. При желании это можно даже поставить в плюс Северину как свидетельство того, что Наташа была для него много важнее ее названного дядюшки и его сомнительных делишек.

Часть вины готов принять на себя и автор, который настолько увлекся событиями дней давно минувших, что совершенно забыл о событиях дня текущего. Авторам детективных романов, как неоднократно критически заявлял Северин, вообще свойственна странная забывчивость, тем более странная, что касается она важнейших улик и принципиальных для следствия деталей родственных, сексуальных и прочих взаимоотношений главных персонажей, они нарочно утаивают их от читателей, так борясь с их недюжинной проницательностью и побуждая их тем самым мучиться сомнения до самой развязки. В нашем случае все намного проще, события, несколько раз отвлекавшие нашего героя от чтения рукописи, несущественны для развития сюжета, разве что вновь обретенная машина сыграет некоторую роль в будущем, но при необходимости и ей можно было найти замену, в этом бы равно преуспели и автор, и герой.

Ничего не дал и короткий приступ следственного зуда у Северина. Он позвонил Максиму и приказал ему пробить по базе данных Шибанского Василия Ивановича, приблизительно 1960–1965 года рождения. Сыскался один-единственный подходящий, ранее не судимый, в розыске не находящийся, зарегистрированный в Москве, по улице Даниловский вал, дом 22, номер квартиры отсутствовал. Но такая мелочь не могла остановить Северина, подозреваемый — человек приметный, найдем, общественность, старушки не подведут.

Останавливало отсутствие машины, но тут как раз позвонил Никита — забирай! Полоса везения продолжалась, едва выйдя из дому, Северин словил левака, за четверть часа доехал до автосервиса на Нагорной, радостно воззрился на свою старушку, которая подмигнула ему новыми фарами, широко улыбнулась новым бампером, ласково потерлась о его колено вправленным крылом и призывно распахнула дверь. Говорить в ее присутствии о Фордике, демонстрировавшем свои стати в глубине гаража, было по меньшей мере неэтично, Северин строгим взглядом остановил начавшего презентацию Никиту и опустился на привычное сиденье.

От Нагорной до Даниловского вала рукой подать, вскоре он затрясся по узкой раздолбанной улочке, в который раз удивляясь тому, что сильнее всего дорожное покрытие разбивают не большегрузные грузовики, а трамваи, бегущие по рельсам посреди улицы. Еще более удивительным было то, что это явление, повсеместное для Москвы, теряло свою абсолютность в других городах, например, в Питере, а за границей о нем вообще не знали, Северин нарочно спрашивал.

Занятый этими высокоумными размышлениями и объездом колдобин, он как-то не сразу сообразил, что представляет собой строение номер 22 по улице Даниловский вал, несмотря на то, что довольно долго ехал мимо мощной белокаменной стены, над которой возвышались золотые маковки. Наконец, сообразил — перед ним был Свято-Данилов монастырь, духовно-административный центр Русской православной церкви, резиденция Святейшего Патриарха Всея Руси. Наличествовали в изобилии и старушки, но они в поисках Северина были не помощницы. Он и пытаться не стал и, развернувшись, поехал домой.

Тогда-то и мелькнула впервые у Северина мысль, что Шибанский не тот, за кого себя выдает. Отметим, что Василий Иванович ни за кого себя перед Севериным не выдавал и никак не представлялся, так что эта мысль Северина свидетельствовала о том, что он еще не совсем пришел в себя после утреннего потрясения. Этим же, вероятно, можно объяснить и цепь северинских ассоциаций: Даниловский монастырь — Патриарх — звонок от Патриарха — ложный звонок — ложь — мистификация (последнее слово было, несомненно, почерпнуто из писаний Путилина и того же Шибанского). Так в сознании Северина появилась трещинка, через несколько часов разросшаяся в провал, в провал в памяти, так удививший читателя.