Цитадель Гипонерос - Пьер Бордаж

— Когда мы выберемся отсюда, расскажешь мне, что произошло за все это время. Моя голова требует знать, как изменилась Вселенная, пока я спал.

Анжорец смерил двух жерзалемян по очереди серьезным взглядом.

— Мы слышали, что Жер-Залем, что ваш народ… — у него не хватило смелости довести до конца фразу.

— Конец Жер-Залема был предначертан в небе, — мрачно пробормотал Сан-Франциско.

— За это в ответе я один, — вмешался Фрасист Богх. — Как муффий церкви Крейца, именно я приказал уничтожить Жер-Залем.

Глаза всех, включая Йелль, устремились к маркинатянину. Свет настенных бра выхватил его измученное лицо и отразился в полных слез глазах.

— Вступление паритоля на престол понтифика пришлось не по вкусу кардиналам-сиракузянам, — мрачно продолжил Фрасист Богх. — Они сразу же попытались проверить мою решимость. Сначала они потребовали смертного приговора бывшей императрице, дамы Сибрит де Ма-Джахи, женщине удивительного ясновидения, затем настояли на истреблении жерзалемян, в их глазах — виновных в ереси. Я чувствовал, что лучше пожертвовать ста сорока тысячами избранного народа, чем объявить открытую войну моим противникам — войну, которая, вероятно, породила бы раскол и стоила жизни миллиардам человеческих существ… Я был бы свергнут, на мое место пришел бы другой, более непримиримый, я потерял бы контроль над четырьмя крио, не смог бы выполнить задачу, порученную мне моим предшественником, у меня не было бы доступа к секрету учения Крейца и тайнам индисских графем… Эти доводы звучат как оправдания, я это понимаю. Сегодня я сомневаюсь, что сделал правильный выбор…

Это признание сопровождалось тягостной тишиной, прерываемой только шипением платформы и отзвуками отдаленных взрывов. Слова церковника пробудили в памяти Феникс память об ее отце Далласе и матери Шайенн. Пусть они без колебаний отреклись от нее, когда абины приговорили ее к изгнанию в Цирк Плача, она их так и не разлюбила. Она поняла, что больше никогда их не увидит, равно как и Элиан, город, высеченный в леднике, Ториал, Сукто, храм Салмона, сугробы, пылающие в лучах космических Домовых… Теперь Феникс осиротела и осталась без гражданства, но от этого ли замедлилось ее сердце на три года? она не испытывала ни печали, ни сожаления, она просто дала увлечь себя сладкой песне ностальгии, эхом разносившейся в ней.

— Народ Жер-Залема осудил сам себя, — сказал Сан-Франциско. — Если бы он не пренебрег путем сердца, космины перенесли бы его на Матерь-Землю, а вы бы уничтожили заброшенный спутник. Вы были только орудием его судьбы.

— Орудием смерти, — прошептал Фрасист Богх. — Я войду в историю как муффий, виновный в геноциде.

— Быть может, вы войдете одним из двенадцати рыцарей Избавления, — вмешался Шари.

— О каком избавлении речь? О моем?

— Какая связь между религией Крейца и индисской наукой? — спросила Афикит.

Теперь ее дух совершенно прояснился. Она изо всех сил пыталась преодолеть чувство отчаяния, нахлынувшее на нее от воспоминаний о Тиксу и паралича Йелль, и старалась овладеть ситуацией хотя бы в части немногих доступных ей аспектов.

— Крейцианство — это ветвь Индды, — ответил маркинатянин. — Ветвь, отколовшаяся от ствола и под конец загнившая.

— Теперь я понимаю, почему мой папа, Шри Алексу, сказал, что Церковь была мудрой девушкой, глупой женщиной и жестокой матерью. — Она повернулась к Шари: — Поясни мне про этих двенадцать рыцарей Избавления.

Тот приподнял вверх тело Йелли на несколько сантиметров — чтобы размять мышцы рук. Вдруг бра потухли, и платформа погрузилась в дымный полумрак шахты.

— Мы сверились с индисскими анналами…

— Тебе, значит, удалось их найти?

— Не только мне, но и Жеку тоже. И нас должно быть двенадцать, чтобы войти в них, двенадцать, чтобы сформировать дэва, индисский атом, и чтобы сохранить шанс одолеть блуф.

— Кто эти двенадцать?

— К двум жерзалемянам, к муффию Церкви, к тебе и твоей дочери нужно добавить бывшего рыцаря-абсурата, существо из ракетного каравана, мою любимую Оники и моего сына Тау Фраима…

— Твою жену, твоего сына? Где они? На Матери-Земле?

Она ясно, несмотря на темноту, заметила тень печали, скользнувшую по его лицу.

— На планете Эфрен. У меня несколько дней как нет новостей о них. Я не потерял тонкого контакта с ними, но такое чувство, что с ними случилось что-то плохое.

— Вы, несомненно, говорите об Оники Кай, тутталке-изгнаннице? — сказал Фрасист Богх. — Власти Эфрена недавно запросили разрешение на ввоз гигантских серпентеров из Ноухенланда для истребления коралловых змей.

— Вы его согласовали?

— Сенешаль Гаркот уже давно принимает решения без моего согласия! Об этой истории мне рассказал Адаман Муралл, мой личный секретарь. Больше я не узнал ничего.

— Вы упомянули двенадцать рыцарей-спасителей, — сказал Сан-Франциско. — Но моя голова насчитала всего одиннадцать.

— Мы еще не знаем, кто же двенадцатый, — ответил Шари.

Платформа мягко приземлилась на землю у входа в узкий коридор, освещенный парящими светошарами.

— Папа, — прошептала Йелль.

— И что «папа»? — осведомилась Афикит.

— Папа двенадцатый…

— Он ушел навсегда.

— Он вернется, — настаивала девочка. — Он будет в человеческом облике, но его сердце будет наполнено силой пустоты.

По сочувственным взглядам она видела, что ей не поверили. Даже Афикит, похоже, решила, что рассудком ее дочь пострадала не меньше, чем телом. Только Жек — потому что еще не совсем вырос, а, быть может, еще и потому, что за три года их разлуки влюбился в нее, — упорно смотрел на нее сообщническими глазами.

Слабые воздушные потоки от вентиляционной системы в подвалах епископского дворца гоняли плавающие сферы вдоль грубо забетонированных перегородок и сводов, и растаскивали пыль и дым. Воителям безмолвия не удавалось разглядеть другого конца коридора, искривлявшегося в десятке метров от них. Они прислушались, но не обнаружили никаких подозрительных шумов. Мальтус Хактар расставил людей из своей организации так, чтобы прикрыть мастерскую дерематов, и, судя по безмятежной тишине, царившей в этой части фундамента, рубежи защиты выполнили свою задачу, остановив продвижение нападающих.

— Это единственный путь доступа в мастерскую? — спросил Сан-Франциско.

— Еще есть грузовой лифт, которым пользуются техники для доставки машин или запчастей, но вчера вечером я залил его жидким бетоном.

— Что в этой мастерской? — спросила Афикит.

— Дерематы, дама моя, — вздохнул осгорит, раздраженный тем, что ему приходится повторять раз за разом одно и то же. — Они переправят нас на Платонию, в крейцианский храм в Бавало, в деревню, где миссионером — мой друг, осгорит. У него есть два подпольных деремата дальнего действия. Оттуда мы можем перенестись куда заблагорассудится.