Тени Шаттенбурга - Денис Луженский

Ободренный, Николас открыл дверь и в самом деле увидел просторную кухню, добрую треть которой занимала большая печь, сложенная из дикого камня. Сразу в двух закопченных котлах что-то булькало, наполняя помещение вкусным духом. Пахло мясом, тушеными овощами и свежим хлебом – ужин, как видно, выйдет на славу! Кухарки, впрочем, министериал не приметил, как и кого бы то ни было из слуг. Обойдя массивный разделочный стол, он увидел приоткрытую заднюю дверь, ведущую, очевидно, на двор, и направился было к ней, но замер, когда снова заговорила женщина:

– Если я не вернусь, все вы будете свободны от ваших клятв. Свободны от всего, что обещали, и чему оставались верны эти годы.

– Госпожа… – негромкий, но сильный, чуть сипловатый мужской голос – явно чем-то недовольный, даже как будто сердитый.

– Не перебивай меня, Абу, – властно оборвала его Ульрика. – И не перечь мне. Если я не вернусь, каждый из вас волен делать то, что захочет. У меня нет наследников, а значит, поместье отойдет городу. Четвертую часть моих денег тоже получит город, другую четверть – храм Святого Варфоломея, но оставшиеся две четверти принадлежат вам. О том все прописано в бумагах… Тереза, ты знаешь, где их найти.

– Госпожа… прошу, госпожа… – Знакомый голос испанки дрожал, в нем звучала мольба. – Господом Богом и Пресвятой Девой Марией… Прошу, не покидайте нас!

– Или позвольте пойти с вами! – горячо добавил еще один мужчина; по тому, как странно он выговаривал слова, Николас понял, что произнес их Чен – тощий желтолицый конюх, привезенный баронессой из страны Хань. Люди за дверью заговорили все разом: мужские, женские голоса – такие разные, но взывающие об одном.

«Сколько их там? – удивился мысленно Николас и тут же сам себе уверенно ответил: – Должно быть, все. Каждая безмолвная тень этого дома».

– Замолчите! – воскликнула Ульрика, и нестройный хор голосов тут же стих. – Замолчите же! Мой бог, вы что же, не понимаете?! Вы, быть может, скоро освободитесь от меня, сможете жить той жизнью, что завещал вам Господь…

– Мою жизнь подарила мне госпожа, – снова заговорил Чен. – Как и каждому из нас. Почему же госпожа говорит, будто наши жизни принадлежат кому-то еще, кроме нее?

– Молчи! Молчи, глупец! О, боже! Все, что вы воображаете обо мне, – чушь! Не смейте даже думать, будто я лучше, чем я есть! Единственное, в чем меня не упрекнуть: я всегда была честна перед вами, поэтому все вы знаете, зачем мне нужны.

И вновь – дрожащий голосок Терезы:

– Вы милостью своей дали мне то, чего у меня уже не было. Не столь уж великая плата – делиться с госпожой тем, что я имею лишь благодаря ей. Останьтесь с нами. Зачем вы идете с этими людьми?

– Затем… – Голос Ульрики прервался, будто слова встали ей поперек горла. – У меня появилась надежда… измениться… стать другой.

Кто-то из людей за дверью охнул, и это был единственный ответ на слова баронессы.

– Я не могу не пойти, но и с собой никого не возьму, ибо вы – не воины. А потому делайте как говорю: заприте двери и ждите моего возвращения. Если я не вернусь в течение трех дней – берите бумаги и деньги, идите в город. Если придут люди в сутанах – не пускайте их, обороняйтесь. Если нападет чудовище… тогда бросайте все и бегите.

– Госпожа…

– Хватит споров, – решительно сказала Ульрика. – Утром мне предстоит дорога, и я еще хочу перед ней отдохнуть. Займитесь своими делами.

Послышался нестройный хор ответов: «Да, госпожа», – и миг спустя с тихим скрипом открылась дверь. Лишь сейчас Николас сообразил: он стоит посреди кухни и едва ли понимает, что ему следует делать дальше.

Вошла женщина – полнотелая, крупная в кости, с широким и открытым, но, как и у всех здешних слуг, необычно бледным лицом. Темные глаза уставились на незваного гостя с недоумением. Кто это? Должно быть, кухарка.

– Кажется, я заблудился, – министериал развел руками в виноватом жесте и улыбнулся настороженно молчащей женщине. – Этот дом столь велик…

Повернувшись, он поспешил прочь – тем же путем, каким попал сюда.

– Николас? – Оклик настиг его всего в шаге от выхода с кухни. – Что ты здесь делаешь?

– Ульрика, – он поклонился баронессе, постаравшись принять беззаботный вид. – Гулял по твоим владениям и немного заплутал.

– Что ж… случается, – сжав губы и будто не замечая его приветливости, не ответив ему даже намеком на улыбку, она быстро подошла и буквально вытолкнула молодого человека за дверь.

– Видишь ли, я искал тебя…

– Да неужто?

Они были уже в коридоре, но женщина продолжала теснить Николаса прочь от кухни.

– Фрау Ульрика, право слово… Проклятие, да что с тобой такое?!

Она наконец-то остановилась и обожгла его гневным взглядом.

– Что со мной?! Не я подслушивала под твоей дверью!

Николас вовремя проглотил резкое возражение, уже готовое сорваться с губ. Подумал вдруг, что, если сейчас попытается вывернуться, солжет, на том их разговор и прервется.

– Я… вовсе не хотел услышать то, что предназначалось не моим ушам, – произнес он неохотно.

– Но ведь услышал!

– Это вышло ненамеренно, и мне жаль, что я тебя рассердил.

– Рассердил? Пф!.. Зачем ты вообще оказался на кухне?

– Я искал тебя – это правда.

– Для чего?

– Хотел поговорить, – он смотрел ей прямо в глаза, и на миг ему помнилось странное: будто бы золотые искры промелькнули в зеленой глубине…

Дернув головой, Ульрика отвела взгляд, глубоко вздохнула.

– Прости, – Николас коснулся ее руки. – Я обошел весь Йегерсдорф, и мне никто не мог подсказать, где тебя найти.

– Да… пожалуй что никто. Долго ты там стоял?

– Достаточно, чтобы понять: твои люди преданы тебе всем сердцем. И думаю, что хорошо их понимаю.

– Вот как… Ты настолько же предан Ворону?

– Я предан ему, – согласился Николас. – Но сейчас речь не о бароне. Сейчас я готов сказать Ойгену фон Ройцу, что моя преданность отныне не только в его руках.

– Что это значит? – Она вдруг вырвала свою ладонь из его пальцев, отступила на шаг.

– Значит…

Не так, совсем не так представлял себе Николас этот разговор. Не в сумраке пустого коридора; не полушепотом, дабы защититься от чужих ушей. На что ему надеяться? Она же совсем его не знает!

– Я не слишком-то знатен, – пробормотал он невпопад. – У меня нет громкого имени, титулами мой род не отмечен… Но все же и не простолюдин, меня многие знают в Берлине, Гамбурге, Дрездене… И мне удалось кое-что скопить на службе у барона… Хочу сказать, я вовсе не беден…

Николас осекся, неприятно удивленный собственным косноязычием. Все заготовленные загодя слова – правильные, взвешенные, изящные – будто высыпались из него в какую-то прореху, потерялись, забылись. И все же она поняла: на лице ее отразились растерянность и… страх.