Чернолунье - Дарья Шварц

Но почему же на запястьях у неё такие уродливые рваные рубцы. Как и сколько раз нужно было резать в одних и тех же местах, чтобы даже у чудовища со сверхрегенерацией остались шрамы.

Конечно же, Лилит не сама себя ранила. Это был «подарок» из её забытого прошлого. Прошлого, в поисках которого она вернулась в столицу, в место, где прошли самые ужасные и тяжелые для неё годы. Годы, когда она, будучи не маленьким ребенком, училась правилам жизни (и выживания) с нуля.

И почему она решила, что найдет ответы на свои вопросы в Ордене теней, ордене преступников и убийц? Чутьё. И Лилит оно никогда не подводило. Ещё одно наследие монстров – сильная интуиция.

Она потеряла память примерно пять лет назад. В это время произошла трагедия, о которой рассказал Элрик, но он упомянул ещё кое-что. Взрыв лаборатории. Якобы революционеры для отвода глаз взорвали старое здание, которое оказалось сектантской лабораторией. Лилит расспросила об этом Ники, и та рассказала, что, по слухам, в лаборатории ставили опыты над детьми и в этом монастырском приюте есть дети оттуда. И одна из таких детей – Эмма, только она не любит вспоминать и уж тем более говорить об этом.

Когда Ники рассказала Лилит об этом инциденте, она начала припоминать, что когда её нашли беспризорники, то спрашивали, не из лаборатории ли она.

В таком случае, наличие шрамов на её теле объяснимо. Если Лилит была одной из тех подопытных детей, кто знает, что с ней могли делать и зачем постоянно резали руки. Может, брали пробу крови или делали переливания? Но в таком случае, все, кому вливали кровь Лилит, умерли.

Лилит легла на кровать и накрылась одеялом. Взгляд её уперся в висевший на спинке стула фрак и штаны, аккуратно сложенные на сидушке.

Неужели их с Даем приключение окончено. Они добрались до столицы, и их дорожки разошлись, как и планировалось. Но почему же Лилит недовольна? Она сама не хотела с ним сближаться, чтобы потом ни о чем не сожалеть, а теперь… Захотела в первый и последний раз побыть человеком, и Дай взял и испарился из её жизни. Ну не дура ли, на что надеялась?

Впрочем, сейчас это уже не важно. Она не останется в монастырском приюте: это опасно и для настоятелей, и для сирот. Куда бы Сурты не пошли, они всегда приносят с собой беды.

Эмма зашевелилась в кровати и встала. Лилит закрыла глаза, притворяясь спящей. Она слышала, как тихо прошлёпали по холодной плитке босые ступни, коротко скрипнула входная дверь и закрылась, скрыв силуэт девушки в простой ночной рубашке.

Эмма тихо спустилась вниз по лестнице. Пятки неприятно холодила плитка, и она уже жалела, что не надела туфли.

Несмотря на позднюю ночь, в церкви было довольно светло. Красный месяц проливал свой свет в многочисленные стрельчатые окна, и Эмма прекрасно видела куда шла.

Это была длинная дорога до туалета, но если бы она пошла короткой, рисковала бы разбудить чутких смотрительниц и нарваться на проблемы. А проблем у нее было по горло из-за того, что хотела посмотреть на фейерверк и вернуться после отбоя. И что в этом такого? Она уже не маленькая и тем более была не одна!

Эмма сонно протерла глаза и осмотрелась. Куда же теперь идти…

Из-за входной двери послышался несильный, но настойчивый стук. Эмма вздрогнула. Кому приспичило идти в церковь среди ночи?

Кто-то с силой задергал ручку, но дверь не поддалась. Ночью её закрывают изнутри, как раньше делали в крепостях: поперек внутренних железных крюков кладут деревянный брусок.

Эмма сглотнула и направилась к двери. Вдруг кто-то из нарушительниц порядка, как и она сама, всё же сумел остаться на фейерверк и теперь пытался вернутся. Дверь ведь закрывают после отбоя.

– Кто там? – шепотом спросила она и попыталась увидеть что-то через узкую щелочку между дверными створками.

– Дитя! – облегченно воскликнул скрипучий женский голос. – Это бабушка. Прошу впусти меня. Я прихожанка этой церкви. Мне нужна помощь…

– Но сейчас ночь, я не могу вас впустить, – растерянно ответила Эмма. – Приходите завтра утром.

– Я не могу… – голос женщины дрогнул, почти срываясь на плач. – Мне больше не к кому обратиться! Я пришла к церкви в надежде на кров, – сквозь слёзы пролепетала она. – Бандиты ограбили меня, забрали деньги и ключи от квартиры. Я не могу вернуться. Мне совсем негде переждать ночь. Прошу, впусти меня переночевать! – взмолилась она, припав руками к щёлочке.

Эмма отпрянула.

– Я-я, – заткнулась она, отступая от двери. – Спрошу у настоятельниц…

Ей хотелось убежать. Что-то в этой женщине, в её голосе и словах было не так и необъяснимо пугало девчонку.

– Мне так холодно, дитя, – умоляюще затараторила она. – И, кажется, я ранена. Боюсь, не дотерплю до твоего возвращения…

– Ладно-ладно! – нервно воскликнула Эмма, хватаясь пальцами за тяжелый брусок. – Сейчас открою. Только прошу, успокойтесь, бабушка, и не шумите.

Она приподняла доску и, потянув за ручку, подумала, как это странно, представляться бабушкой, обычно люди называют хотя бы своё имя. И почему, если её ограбили, она пошла в церковь, а не в полицию?..

Но развивать эту мысль было уже поздно. Дверь приоткрылась, и костлявые пальцы схватились за створку, а из тьмы на Эмму устремился один ярко-рубиновый глаз, а второй – широко распахнутая пустая глазница.

Эмма долго не возвращалась, и Лилит занервничала. Сколько можно ходить в туалет в одной ночной рубашке, да ещё и босиком? Где она пропадает.

Нехорошее предчувствие стеснило её грудь. Лилит села в кровати и уже намеревалась встать, как вдруг распахнулась дверь, и в комнату влетела взъерошенная, перепуганная до смерти Ники. Она была в одном тапочке и в той же в ночной рубашке длиной до щиколоток.

– Пожар! – крикнула она, тяжело дыша. – Быстрее собирайтесь! Всех эвакуируют! В коридор!

– Постой, Ники! – позвала Лилит, вскакивая на ноги, но девушка не слушала её и уже умчалась в следующую комнату будить остальных.

Лилит чувствовала, что-то было не так, да и Эмма не вернулась! Была вероятность, что она первая увидела пожар и начала предупреждать всех и сейчас помогает с эвакуацией, но Лилит в это слабо верилось. Инстинкты так и били в голове: с ней что-то случилось!

Брюнетка натянула штаны, рубашку, корсет и фрак, проверила кинжал в голенище сапога. Она с сожалением подметила, что Дай так и не вернул ей ни другой кинжал, ни её любимый револьвер.

Раздосадовано цыкнув, она вышла из комнаты. И столкнулась