Стая - Франк Шетцинг

Или всё это ему только мерещится? Обман на сетчатке, вызванный резкой сменой света на темноту? Призрак погасших прожекторов?

Чем больше он вглядывался в светящийся предмет, тем слабее становилось свечение. Световая трубка медленно оседала в глубину.

Потом она исчезла.

Стоун тут же возобновил поиск кнопки аварийного электроснабжения. Батискаф равномерно поднимался вверх, и он почувствовал некоторое облегчение, что скоро наконец достигнет поверхности и весь этот кошмар останется позади. Зафиксировали ли видеокамеры светящуюся штуку? Смогли ли они переработать столь слабый импульс?

Эта штука ему не почудилась. Он вдруг вспомнил странные видеоснимки, сделанные «Виктором»: там тоже что-то гигантское внезапно отпрянуло из светового луча. Боже мой, подумал он. На что это мы наткнулись?

Ах, вот он, выключатель!

Аварийный электроагрегат заработал. Сперва вспыхнули контрольные лампочки, потом прожекторы.

Эдди лежал с открытыми глазами.

Стоун склонился над ним, и тут позади Эдди в свете прожектора что-то вынырнуло — плоское и красноватое. Оно опрокидывалось на батискаф, и рука Стоуна метнулась к приборам, потому что ему показалось, что сейчас они налетят на склон.

Но нет, это склон летел на батискаф.

Он нёсся прямо на них!

Это было последнее, что понял Стоун перед тем, как от мощного удара акриловый шар разлетелся на тысячи кусков.

* * *

Bell-430, Норвежское море

В Тронхейме перед вылетом ничто не предвещало неприятностей. Между тем вертолёт швыряло из стороны в сторону так, что Йохансон уже не мог читать. За каких-нибудь полчаса небо драматически потемнело и как бы опустилось вниз. Оно давило на вертолёт, будто хотело вжать его в море. Машину сотрясали резкие порывы ветра.

Пилот обернулся.

— Всё в порядке?

— Всё отлично. — Йохансон захлопнул книгу и посмотрел вниз. Поверхность моря погрузилась в сплошной туман. Буровые вышки и корабли угадывались лишь схематично. Насколько он мог судить, волнение моря усилилось. Надвигался шторм.

— Вы только не беспокойтесь, — сказал пилот. — Нам опасаться нечего.

— Я и не беспокоюсь. А что говорят синоптики?

— Обещают ветер. — Пилот взглянул на барометр. — Кажется, нам будет предложен небольшой ураган.

— Жаль, что вы не предупредили меня заранее.

— А я и не знал, — пилот пожал плечами. — Синоптики ведь тоже не всё могут предвидеть. А вы что, боитесь летать?

— Вовсе нет. Летать мне даже нравится, — сказал Йохансон с нажимом. — Вот только падать — не очень.

— Мы не упадём. Для шельфа это детские игрушки.

— Вот и хорошо.

И он вновь раскрыл книгу.

К шуму мотора примешивались тысячи других звуков. Что-то стучало, щёлкало, свистело, трепетало. Кажется, даже звенело. Тон, повторяющийся с регулярными интервалами, где-то сзади. Чего только не вытворяет с акустикой ветер! Йохансон обернулся назад, но звуки прекратились.

Он снова предался Уолту Уитмену.

* * *

Эффект Стореджиа

Восемнадцать тысяч лет назад, во время высшей фазы последнего ледникового периода, уровень моря во всём мире был на сто двадцать метров ниже, чем к началу третьего тысячелетия. Громадные количества водных масс были связаны в ледниках. Соответственно небольшой груз воды давил тогда на регионы шельфа, а некоторые из нынешних морей и вовсе не существовали. Другие в ходе оледенения становились всё мельче, а то и высыхали, превращаясь в протяжённые болота.

Падение давления воды среди прочего вело к тому, что стабильность гидрата метана драматически пошатнулась. На континентальных склонах высвободились гигантские количества газа. Ледяные клетки, в которые он был пойман и сжат, растопились. То, что тысячелетиями служило скрепляющим цементом склонов, превратилось во взрывчатку. Единым махом высвободившийся метан расширился, увеличив свой объём в сто шестьдесят пять раз, разворотил поры и щели осадочных слоёв и оставил за собой рыхлые руины, которые больше не могли выдержать собственного веса.

Как следствие, континентальные склоны начали обрушиваться, увлекая за собой обширные части шельфа. Всё это ринулось в глубины морей грязевыми лавинами. Газ попал в атмосферу и произвёл эпохальный переворот в климате, но оползни оказали и другое, непосредственное воздействие — не только на жизнь в море, но и на береговые регионы материков и островов.

А во второй половине двадцатого столетия учёные сделали жуткое открытие у берегов Средней Норвегии. Они натолкнулись на следы одного такого оползня. Точнее, это было несколько оползней, случившихся на протяжении сорока тысяч лет. Они снесли большую часть тогдашнего континентального склона. Многие факторы способствовали этому — например, потепления, в течение которых повышалась средняя температура близких к склонам морских течений, или те же периоды оледенения, как восемнадцать тысяч лет назад, когда хоть и было холодно, но давление воды понижалось. Получалось, что фазы стабильности гидрата — с точки зрения истории Земли, — всегда были исключением.

В одно из таких исключений жили люди так называемого нового времени. И они были очень склонны к тому, чтобы обманчивое состояние покоя воспринимать как нечто само собой разумеющееся.

В общей сложности за несколько могучих лавин в глубину было унесено больше пяти с половиной тысяч кубических километров морского дна норвежского шельфа. Между Шотландией, Исландией и Норвегией учёные нашли грязевой отвал протяжённостью восемьсот километров. Собственно, тревожащим во всём этом был вывод, что самое крупное из обрушений склона произошло не так уж и давно, всего каких-нибудь десять тысяч лет назад. Этому явлению дали имя «оползень Стореджиа» и надеялись, что больше он никогда не случится.

Естественно, это была тщетная надежда. Хотя несколько тысячелетий всё же прошли в покое. И, может быть, новые оледенения или потепления вызывали бы лишь небольшие оползни, не возникни какой-то червь, начинённый бактериями.

Жан-Жак Альбан на борту «Торвальдсона» сразу понял, что уже никогда не увидит батискаф, когда контакт с ним оборвался. Но он не имел представления о масштабах того, что разворачивалось в нескольких сотнях метров под корпусом исследовательского судна. Разложение гидрата, несомненно, вошло в опустошительную стадию — за последние четверть часа вонь тухлых яиц усилилась до нестерпимости, и на расходившихся штормовых волнах болтались куски белой пены, всё более крупные. Альбан понял также, что дальнейшее промедление на этом месте равносильно самоубийству. Выход газа ослабит поверхностное натяжение воды, и они затонут. Мысль, что батискаф и его команда безнадёжны, была нестерпима для Альбана, но что-то подсказывало ему, что Стоун и пилот погибли.