Стая - Франк Шетцинг

Лунд насторожилась.

— А ты знаешь, где он?

— Я только что видел его у Хауфена.

— У Хауфена? В винокурне?

— Да. Закупает шнапс. Но ты же знаешь Каре: он пьёт меньше, чем монах во время поста, и дегустацией пришлось заниматься мне.

— И он ещё там?

— Когда я уходил, они ещё судачили в погребе. Знаешь, где это?

Лунд знала. Небольшая винокурня гнала отличный аквавит и находилась в десяти минутах ходьбы, а на машине не будет и двух. Но мысль о короткой прогулке пешком понравилась ей больше. В машине она уже насиделась.

— Я схожу, — сказала она.

— В такую-то погоду? — Оке скривился. — Смотри, чешуёй не покройся.

— Это всё же лучше, чем пустить тут корни. — Она встала, поблагодарив его за информацию. — Пока. Я вернусь вместе с ним.

Она подняла воротник куртки, спустилась к пляжу и потопала вдоль моря. В ясный день винокурню было бы хорошо видно. Но теперь сквозь косую штриховку дождя проступали лишь её контуры.

Обрадуется ли он, увидев её?

Невероятно! Она трусила, как влюблённая барышня. Идиотка! Конечно же, он обрадуется. А как иначе?

Удаляясь от «Фискехузе», она скользнула взглядом по морю. И подумала, что ошиблась давеча, когда ей почудилось, будто каменистый пляж расширился. Нет, наоборот, он казался даже уже, чем обычно.

Она на мгновение замерла.

Как такое может примерещиться?

Может, виноват шторм? Волны бились о берег то сильнее, то слабее. Наверное, они просто как раз усилились.

Когда, промокнув до нитки, она вошла в винокурню, в маленькой приёмной никого не было. Дверь в погреб была открыта, и там, облокотившись о бочку, беседовали два брата, хозяева винокурни, два весёлых старика, у каждого по стаканчику в руке. Каре уже не было.

— Какая жалость, — сказал один. — Вы разминулись на две минуты.

— Он пешком? — спросила она в надежде, что сможет его догнать.

— Нет, на фургоне. Он же тут кое-что купил, в руках не унести.

— О’кей. Спасибо.

— Эй, погоди-ка. — Старик отлепился от бочки. — Раз уж ты пришла, выпей с нами по маленькой. А то негоже так — пришла в винокурню и уйдёшь всухую!

— Спасибо, спасибо, но…

— Он прав, — горячо поддержал его брат. — Придётся тебе выпить.

— я…

— Детка, там, снаружи, конец света. Как же ты вернёшься без сугрева?

Лунд знала, что доставит им радость, если останется на стаканчик.

И почему бы нет?

— Ну, разве что маленькую, — сказала она.

Братья переглянулись так, будто только что взяли Константинополь.

* * *

Шетландские острова, Великобритания

Вертолёт пошёл на снижение.

Йохансон выглянул наружу. Утёсы мягко спускались к изогнутой бухте. Бескрайние пляжи тянулись вдоль моря, а за ними вились низенькие холмы, среди которых выделялись, словно процарапанные, дороги.

Вертолётная площадка принадлежала морской испытательной станции, дающей приют полудюжине учёных: кучка покосившихся бараков, вот и вся станция. Йохансон не увидел ни одной лодки. Рядом с бараками припаркованы два джипа и ржавый автобус «фольксваген». Уивер писала статью о морских собаках, поэтому приехала сюда. Она выходила с учёными в море, ныряла с ними и жила в одной из лачуг.

Последний порыв ветра сотряс вертолёт, и машина коснулись земли.

— Слава Богу, живы, — сказал пилот.

Йохансон заметил на краю площадки невысокую фигурку. Ветер трепал её волосы. Видимо, это и есть Карен Уивер. Ему понравилось, как она ждёт его тут в одиночестве, рядом с мотоциклом. Архаичный остров и одинокая фигурка очень подходили друг другу. Он потянулся и сунул томик стихов Уитмена в сумку.

— По мне, так и ещё могли полетать, — сказал он, — но я не люблю заставлять женщин ждать.

Пилот удивлённо повернулся:

— Вы притворяетесь таким крутым или вам действительно ничего? Обычно все стонут.

Йохансон пытался попасть в рукава пальто.

— Что, и Скауген?

— Скауген? — Пилот задумался, шлепки винта у них над головой постепенно замедлялись. — Нет, Скаугена ничем не проймёшь.

Правильно, подумал Йохансон.

— Не смогли бы вы забрать меня отсюда завтра днём? Скажем, в двенадцать.

— Разумеется.

Йохансон спустился на землю. Полы пальто раздувало ветром. Какой же он крутой? Еле дождался, когда ступит на твёрдую почву.

Карен Уивер шла ему навстречу. Джинсы облегали мускулистые ноги. Под кожаной курткой прорисовывались широкие плечи. Ветер трепал каштановую гриву.

— Сигур Йохансон, — утвердительно сказала она, с интересом его оглядев. — Как долетели?

— Паршиво. Но пилот сказал, что я крутой.

Она улыбнулась:

— Есть хотите?

Так сразу, подумал он, только успели поздороваться.

— С удовольствием. Но где?

Она кивнула головой в сторону мотоцикла.

— Поедем в ближайший городок. Раз уж вы выдержали вертолёт, то «харлей» как-нибудь перенесёте. Можно поесть и на станции, если вы любите консервы и гороховый суп. Это предел моего кулинарного искусства.

Йохансон посмотрел на неё и обнаружил, что глаза у неё необыкновенной синевы. Синие, как глубокое море.

— Почему нет? — сказал он. — А ваши учёные в море?

— Нет. Слишком штормит. Они уехали в городок по делам. Идёмте.

Они пешком направились к станции. Здесь, внизу, строения уже не казались такими ветхими, как с высоты птичьего полёта.

— А где же лодки? — спросил он.

— Бухта почти не защищена, поэтому мы их закатываем в сарай, который у моря.

У моря…

Где же море?

Йохансон осёкся и встал как вкопанный. Там, где только что бился о берег прибой, простиралась грязная равнина, усеянная камнями. Море ушло, но это случилось только что. Никакой отлив не мог состояться за такое короткое время.

Уивер сделала ещё несколько шагов и повернулась к нему.

— Что? Передумали насчёт горохового супа?

Он отрицательно покачал головой. До его слуха донёсся какой-то шум, он нарастал, становился громче. Как от раската грома, только слишком уж равномерный для грома, и не утихающий…

Внезапно он понял, что это.

Уивер проследила за направлением его взгляда.

— Чёрт, что это?