Платформа - Роджер Леви

Когда нам принесли напитки, Пеллонхорк спросил:

– Итак, Алеф, как продвигаются исследования?

– Медленно, – ответил я. Он не отреагировал, и я продолжил: – Новые эпигенетические раки сложны. Твой – в особенности. Все попытки лечения аналогичных клеток in vitro закончились тем, что неоплазма быстро адаптировалась. – На самом деле это были именно его клетки, собранные Пайревой с его корсета в тот день, когда ей позволили помочь Пеллонхорку, потому что его особенно мучила боль.

Медики были зачарованы неоплазмой Пеллонхорка. Ни с чем подобным они еще не сталкивались. Одна из них в разговоре со мной назвала ее «идеальным убийцей», и мне пришлось напомнить, что такому новообразованию в конце концов станет некуда развиваться, что вряд ли является показателем идеала. Чего, например, достиг бы Шепот в отсутствие Системы?

– Если мы оставляем ее в покое, она растет, а если вмешиваемся – мутирует, – рассказал я Пеллонхорку.

Он не смотрел на меня. Я проследил его взгляд, но он всего лишь рассматривал других посетителей бара. Его здоровая рука скрывалась под пиджаком, и я знал, что он массирует опухоль.

– Сколько, по мнению врачей, у тебя есть времени? – спросил я.

– У Него есть несколько месяцев.

Хотя в баре играла музыка (резкая и математически нестройная), а воздух был мутным из-за дыма и тяжелым от запаха виски, до нашего угла все это почти не доходило. Я никогда не был уверен, делалось это из страха и уважения или Пеллонхорк обеспечивал себе (и, возможно, мне тоже) укрытие под щитом, куда бы ни пошел.

Я начал рассказывать ему об исследовательском каскаде, но он отмахнулся.

– Я знал, что могу на тебя положиться. Он сделал тебя своим агентом. Как долго? Просто скажи мне, как долго.

– Чтобы задержать рост, чтобы просто задержать ход болезни…

Он поднял стакан непослушной рукой и ударил им о стол так, что виски забрызгал нас обоих. Прибежал вытереть лужу официант. Пеллонхорк отвесил ему пощечину здоровой рукой. Когда официант скрылся, Пеллонхорк прошипел:

– Мне не нужна задержка хода болезни. Мне нужно обратить его вспять. Он это знает. А потом я хочу продолжать жить бесконечно. – Он откинулся на спинку стула. – Ты понимаешь? Никакой смерти, Алеф. Я не хочу рисковать. Я сыт Им по горло.

Я взял свой стакан и заглотил виски одним обжигающим глотком. Я не спал целую неделю, и мне было уже все равно, чего хочет Пеллонхорк. Я хотел жизни с Пайревой.

– Дай мне закончить, – сказал я и подождал, убеждаясь, что он слушает. Меня трясло – раньше я с ним так не разговаривал никогда, – но он должен был выслушать. – Только чтобы найти лечение, потребуется примерно восемьдесят пять лет. А ты еще и захотел жить вечно? – Я пожал плечами, хотя все еще дрожал. – Полагаю, это возможно. Но тебе придется подождать в rv, пока вечность не будет готова.

Ответ он почти что выплюнул:

– Ты правда думаешь, что я залягу в rv? На такой срок?

– Час или год в rv – есть ли разница? Ты будешь спать. С Геенны ты прилетел в rv и не заметил этого.

Вдобавок к этому я вспомнил, как Пеллонхорк разговаривал с Лигатом, заключенным в тот ужасный кокон мучений, и говорил ему: «Какая разница? Ты будешь мертв».

Я ждал. Я не мог понять, на кого, по мнению Пеллонхорка, он давит: на меня или на Бога?

– Тебя беспокоит, что случится, пока ты будешь спать? – спросил я. – У Шепота достаточно денег и влияния. Он все еще будет здесь, когда ты вернешься, и даже вырастет. Я приму меры.

– Я не буду бесконечно лежать в rv. Он только этого и ждет.

– Так проснись через восемьдесят пять лет. Вылечись сначала от этого, а потом можешь задуматься о вечности. Я как раз создаю медицинский фонд. Все мои расчеты говорят, что к тому времени найдется средство от твоего рака. – Алкоголь и нехватка сна сделали меня безрассудным, и я добавил: – А параллельно я начну работать над вечностью.

Вонь его виски накатила на меня волной.

– А если капсула rv откажет? Сбой питания, диверсия, глупость. Это долгий срок. – Он выпил остаток напитка залпом и поморщился. – Восемьдесят пять лет – это две жизни. Полет от Земли к Системе занял меньше, но половину спящих потеряли.

Я потянулся через стол и взял его за ослабевшую руку так, как на моих глазах Пайрева брала руки обеспокоенных работников Этажа. Он вздрогнул, но ладонь его осталась в моей, вялая и холодная. Мне хотелось отстраниться. Прикасаться к нему было неприятно.

– Он вручил мне этот дар ради этого случая. Ради тебя, – сказал я торжественно, используя слова, которые в Песни применялись для описания кусков кристалла, продававшихся как средство от лучевой болезни. – Если ты Его знаешь – то знаешь, что Он подарил мне мой мозг. Ты должен мне довериться. Это сработает.

– Восемьдесят пять лет. За это время Он найдет все семена и уничтожит мой бизнес. Думаешь, я позволю Ему это сделать? Мой отец не отступал перед Лигатом. Почему я должен отступить перед Богом?

Мне угрожала потеря всего. Я заставил себя быть спокойным и ответил:

– Это не отступление, Пеллонхорк. Это ожидание лекарства.

Заиграла другая музыка, и в ней я слышал какую-то математику.

– Меня забудут, – сказал он, – оставят спать до тех пор, когда капсула не откажет и я не умру. Нет. Я открою семена сейчас.

Но голос у него был уже не такой уверенный. Мои слова о лекарстве, о точном количестве лет, пусть даже в rv, затронули его.

Я заговорил мягче:

– Я смогу это сделать, но только если ты будешь вести себя разумно, Пеллонхорк. – Я видел, что близок к цели. – Тебе нужно лечь в rv. Ты же знаешь, я делаю все возможное. Оставь семена в покое. Будь разумнее. Пожалуйста.

Он колебался. Но стоило мне подумать, что я до него достучался, он поднял непослушную руку и прошипел:

– Нет. Он себя разумно не ведет.

«Мне всегда было интересно, как это – жить на Хладе».

Таллену было тяжело не отвлекаться. Картинка отсутствовала, только слова на пустом мониторе, но где-то там, вдалеке, находилось человеческое существо, и из-за этого он чувствовал себя неожиданно уязвимым.

Он ответил: «К этому привыкаешь. Я так слишком привык». Что написать дальше, он не знал. Его слова немного повисели и исчезли, сменившись ответом.

«Я живу на Отдохновении. У нас долгие светлые ночи, а летом звезды похожи на бриллианты. Я прожила здесь всю жизнь. А ты всегда жил на Хладе?»

«Почти, – ответил Таллен. – Я вырос на Канаве, но мои родители погибли, когда мне было шестнадцать, и с тех пор пришлось справляться самому. Я хорошо разбирался в технике, умел ее чинить и всегда мог заработать этим достаточно, чтобы протянуть».