Собака и волк - Пол Андерсон

Со стрелой в руке выступил вперед Эоган Мак-Нейл, старший из сыновей. Он подошел к горевшему кораблю так близко, что опалил волосы. Швырнул стрелу в огонь и проклял того, кто послал ее в отца.

Затем из рядов вышел Вайл Мак-Карбри. Остановился возле своего короля. Поэтом он не был. (Стихи сложат потом — и прежде всего Торна Эсес.) Этот седой человек с детских лет дружил с Ниаллом, и сыновья разрешили ему говорить от имени всех собравшихся.

— Горе нам! — заплакал-запричитал он. — Ушел Ниалл! Олень. Рога его подпирали небо. Серебряный лосось, прыгавший в водопаде. Ребенок. Смех его, словно музыка, радовал землю. Ушел, и сердца наши опустели. — Горе нам! Погиб Ниалл! Каштан. В ветвях его запутывались солнечные лучи. Рябина. Ягоды эти полыхали огнем, как любовь. Тис. Нет тверже дерева для луков и копей. Без него небо наше осиротело. — Горе нам! Ниалл мертв! Воин. Клинок его пел песню, наводившую ужас. Король. Суждения его были всегда справедливы. Друг с открытой ладонью. На очагах наших остался лишь пепел. — Ниалл, ты был нашей силой. Ниалл, ты был нашей надеждой. Ниалл, ты был нашей душой. Прощай навсегда. Горе тебе, мать Эриу, горе…

Он замолчал, посмотрел вниз, по сторонам, запнулся:

— П-простите меня, не могу продолжать…

И, шатаясь, сгорбившись, пошел прочь, сжав голову руками.

Воины рыдали, обращаясь к огню и звездам. Со стороны моря донесся вдруг пронзительный стон, похожий на шум зимнего ветра, хотя воздух был совершенно неподвижен. Там тоже кто-то оплакивал Ниалла.

Утром вожди держали совет. Продолжить путь никто не захотел. Всем было ясно: поход их обречен на неудачу. Плотники изготовили длинный ящик, уложили в него тело Ниалла и установили гроб на корабль старшего сына. Флотилия двинулась домой.

Погода им по-прежнему благоприятствовала. Южный ветер надувал паруса. Самое странное, что запаха разложения совершенно не ощущалось. Иногда по ночам люди замечали, что рядом с кораблем что-то белело. Казалось, кто-то указывает им дорогу.

Неизмеримым было их горе. Вернувшись, они похоронили короля не на общем кладбище, а на его собственной земле, и назвали это место Охэйн — Место Плача.

VII

Руфиний проснулся среди ночи и больше не мог уснуть.

Час от часу постель казалось все уже, словно могила с оседающей землей. Он ворочался с боку на бок, и простыня скручивалась вокруг тела. Лунный свет вливался в окна, ложился пятнами на пол. Воздух застыл в мертвой неподвижности. Слышался тонкий писк, должно быть, в комнату залетела оса. Сновидения бесследно улетели.

Казалось бы, о чем ему тревожиться? Бог или бога — или кто там еще — знали, что накануне он выпил лишнего. Грациллоний был оживлен. С тех пор, как Руфиний вернулся, приподнятое настроение его не покидало.

— Сказать, что с этим покончено, нельзя, — сказал Грациллоний, глотая слова. Час был поздний, и свечи догорали. — Скотты наверняка вернутся. Но ты все же подарил нам несколько лет. За это время мы подготовимся. А сейчас Ис может отдохнуть. Правда? Да и Дахут — тоже, если только это не злой дух в ее обличье. Я спрошу у Корентина, когда он вернется. Он сейчас в Туре, спорит с епископом Брисием. Клянется, что если понадобится, дойдет и до самого Рима. Мы построим здесь приют. О, разве я тебе об этом не говорил? Ну, ладно, за тебя, дружище. Самое лучшее вложение, сделанное мной, — это то, что я сохранил тебе жизнь в Королевской роще. Вложение это стократно окупилось. А если и Дахут нас освободила, то — тысячекратно. Ну, за тебя.

Бокал его чокнулся о бокал Руфиния. Как сияли его серые глаза! Развеселившись, они даже спели несколько песен, а потом обнялись и пожелали друг другу спокойной ночи.

Руфиний вспомнил его руки, жесткую бороду, прижавшуюся к щеке, запах вина и чистый запах пота, какой бывает у человека, большую часть времени проводящего на воздухе.

На пол легла лунная дорожка.

«К черту», — подумал он. Сбросил ноги на холодные твердые плиты. Встал, потянулся, сбросив ночное наваждение.

Свечку зажигать ни к чему. В комнате ориентировался он не хуже хозяйской кошки, сделавшись сразу же ее любимцем. Баловал он ее без меры, и маленького Марка — тоже. Вынул из шкафа походную одежду. Оружие, постельные принадлежности и продукты были у него наготове.

По темному коридору он шел, ощупывая стену. При свете дня стена эта выглядела красиво: не зря же расписывала ее Верания. Руфиний скучал по свободе и беспорядку собственного дома. Из-за долгого отсутствия и лени, охватившей его в городе, домом он пока не обзавелся. К тому же мазанку в этом городе-фениксе возводить теперь было нельзя. Когда-нибудь потом он этим займется. Сейчас же он был благодарен Грациллонию и Верании за то, что они предоставили ему комнату в своем доме.

А в дела его они не вмешивались. Когда он исчезал, они просто улыбались и говорили:

— Опять он загулял.

Он прошел через атрий. Дверь открывалась прямо на улицу. Такой роскоши, как портик, они себе позволить не могли. Луна светила очень ярко, хотя до полнолуния оставался еще день. Жаль, что не попрощался с Грациллонием и Веранией, не поблагодарил их… но не будить же их, в самом деле.

Сандалии стучали по булыжной мостовой. Вряд ли Конфлюэнт когда-нибудь обзаведется римскими плитами для мощения улиц. Теперь только богатые старинные города могли ими похвастаться. И все же чистые улицы намного приятнее. Руфиний обходил лошадиный навоз и кучи мусора. Грациллоний страшно сердился и выговаривал жителям, хотя надежды на то, что у них будет так же чисто, как в Исе, уже не оставалось.

Не будет уже и башен над морем. Руфиний спешил мимо домов, отбрасывавших тени.

Он подошел к земляному валу, мох на нем намок от росы. За приоткрытыми южными воротами с деревянными башнями виднелась река и перекинутый через нее мост. Высоко в небе плыла луна. Со своими пятнами она казалась ему похожей на горюющую старуху. Мерцали звезды. Легкий ветер доносил запах дикого чабреца.

Руфиний вдыхал его полной грудью. Сейчас он пойдет туда, где он растет.

— Стой! — остановил его возглас часового из северной башни. — Кто идет?

— Друг, — засмеялся Руфиний. — Враги ходят с другой стороны, разве не знаешь?

— А, да это ты, — засмеялся и часовой. — Лунный кот. Ладно, иди с Богом, куда тебе надо.

«Я, пожалуй, с Ним не пойду, — подумал Руфиний, проходя в массивные, обитые железом ворота. — Или, скорее Он со мной не пойдет».

Лунный свет плыл по реке. За мостом, в сторону Дариоритума Венеторума, тянулась вдоль левого берега лента дороги. Как только дорога эта пойдет мимо леса, он свернет на тропу, известную лишь немногим.

Ступил на мост. Вода бурлила, натыкаясь на камни.

В лесу жил человек, любивший его — довольно робко, — но Руфиний надеялся внушить ему уверенность. Дом его был не так далеко отсюда. Потом они будут спать допоздна, и он задержится в лесу на несколько дней.