Ежевичная водка для разбитого сердца - Рафаэль Жермен

Я хотела было позвонить отцу и спросить, какие еще у него требования к будущему зятю, но тут пришла Катрин.

– Хелло-о-оо? – донесся ее осторожный голос.

– Иду! – крикнула я. – Иду-иду-иду.

Я направилась в прихожую. Катрин, видно, находившая, что это очень смешно, была еще за дверью, просунув в щель только одну руку – руку, в которой была зажата бутылка водки.

– Ладно, хватит дурачиться, – проворчала я, взяв бутылку. – Я не кусаюсь.

Медленно показалась голова Катрин, наклоненная под забавным углом, и я улыбнулась. «Хоть на что-то сгодились твои курсы мимики», – сказала я. Лицо ее превратилось в комичную маску разочарованного Пьеро, и она вошла.

– Как ты? – спросила она.

– Слушай… я только что говорила с матерью, и… она сказала мне много важного.

– О боже. Ты собираешься заниматься тай-чи в парке? Жен, ты уж предупреди меня, если начнешь заниматься тай-чи в парке, мне надо психологически подготовиться, что у меня в лучших подругах будет пожилая особа.

– Не собираюсь я заниматься тай-мать-его-чи… Не беспокойся. Но… она спросила, почему мне так трудно быть любимой, и…

Катрин присосалась к горлышку бутылки и, только оторвавшись от него, закричала:

– Надо! Выпить! Чтобы пережить очередную серию твоей окаянной эпопеи! Р-Р-РРР!

– Ладно! Ладно! Хватит! – Я попыталась выглядеть обиженной, но рассмеялась. Открыв бутылку, я приготовила нам два мартини. – Пей, пока можешь, а? Конец придет коктейлям, когда ты будешь носить в себе чудо новой жизни.

– Беременная женщина может позволить себе стаканчик время от времени, – возразила Катрин, глядя на меня, как ребенок на взрослого, в ожидании подтверждения своих слов и своего заветного желания.

– Не знаю, Кэт. Во всяком случае, уж точно не сухое мартини.

– Ах… моя прелесть… – Она принялась гладить свой стакан. – Думаю, эта жертва того стоит, – добавила она.

– Ты думаешь?

Мысль, что Катрин может осуществить свой план, все еще казалась мне настолько абсурдной, что я позволяла себе говорить об этом как бы в шутку, не принимая всерьез ее комментарии и тревоги. Она пожала плечами, отпив большой глоток коктейля, и я сказала себе, что и для нее, наверно, на всем этом тоже есть налет абсурда.

– Ты волнуешься? – спросила я.

– Почему, из-за ребенка?

– Нет… из-за встречи с подругой Никола.

– Даже слова «подруга» слышать не хочу, Жен…

– А я волнуюсь. Вдруг она нам не понравится?

– Вдруг она слишком нравится ему? – Катрин смотрела на меня – она явно ждала ответа. Я обошла кухонную стойку и обняла ее.

– Он не уйдет, Кат.

– Он имеет право уйти! Он не обязан всю жизнь жить со своей кузиной – старой девой…

– Не говори так… – Я поцеловала ее густые волосы. – Никакая ты не старая дева…

– Скоро ею буду, Жен.

– Да ладно тебе!

– Это я буду заниматься тай-чи в парке.

– Прекрати. Просто тебе тоже надо научиться быть любимой, ты не находишь? – Катрин бросила на меня такой обескураженный взгляд, что я рассмеялась.

– Не такая уж глупая теория, – продолжала я. – Это не значит, что ты должна обязательно делать стойку, когда парень бегает за тобой, Кэт.

Мне пришел в голову длинный и трогательный перечень мужчин, которых Катрин спровадила, потому что они были «слишком назойливые», «слишком розовые», «слишком женоподобные» и, мой любимый вариант, «слишком доступные» – последним звеном в этой цепи стал Эмилио.

– Когда придет единственный, если он придет, я его узнаю. Мне кажется, это всегда знаешь, правда?

– Лично я хотела бы знать, почему ты думаешь, что я могу ответить на этот вопрос, учитывая нынешние обстоятельства…

Катрин засмеялась, и мы допили мартини, обсуждая теорию моей матери и наши бедные запутавшиеся сердца.

– Знаешь, – вздохнула моя подруга, когда я безуспешно пыталась помешать ей сделать еще два коктейля, – может быть, это в последний раз мы встречаемся вот так – обе одинокие, без детей, я при кузене и его сыне… Может быть, через пару месяцев или через годик все будет по-другому.

– Может быть, лучше? – предположила я, попытавшись вложить в свой тон оптимизм, которого во мне не было ни на грош.

– Может быть, – ответила Катрин. И мы помолчали, словно боясь спугнуть нашу хрупкую веру в будущее тщетными словами.

– Пошли, – сказала я наконец, отнимая у нее шейкер. – Нико и Сьюзен нас ждут.

Мы влетели в битком набитый ресторан, визжа, точно девчонки. Дождь лил как из ведра, и мы пересекли улицу бегом, Катрин – с пластиковым пакетом сомнительного происхождения на голове. «У меня кудряшки завиваются, когда волосы мокрые», – объяснила она метрдотелю, с пренебрежением воззрившемуся на ее пакет. Он перевел взгляд на ее волосы, кудрявее некуда, вежливо улыбнулся и указал нам наш столик. В ресторане было людно, оживленно, публика старалась выглядеть богемной, и ей это более или менее удавалось. Все говорили громко, еще громче смеялись, заказывали подчеркнуто много вина, и все, казалось, были знакомы между собой.

Я увидела в глубине зала Никола, махавшего нам руками. Он выглядел нервным, возбужденным, но довольным и как будто помолодел лет на десять. Я обернулась посмотреть, идет ли за мной Катрин, но она задержалась у какого-то столика, встретив знакомых. Я пошла дальше, к моему старому другу и его новой любви, которая спокойно улыбалась мне. Она была красивой женщиной, и ей удалось на первый взгляд невероятное – выглядеть в свои годы естественной. Без макияжа, в простой рубахе из некрашеного шелка, с собранными в небрежный пучок седеющими волосами, с внушительной коллекцией тонких серебряных браслетов на запястьях, она выглядела потрясающе. Она поднялась, когда я подошла, протянула мне руку, сказав: «Очень рада. Я Сьюзен», – и я была покорена.

Я была, однако, уверена, что Катрин примет в штыки эту женщину, незакомплексованную, простую и явно очень функциональную: полная противоположность Катрин. Поэтому я косилась на нее с опаской, когда она, расцеловавшись с Никола, садилась рядом со мной. На Сьюзен она не посмотрела. Наконец она повернулась к той, которую, должно быть, считала соперницей, вознамерившейся отнять у нее лучшего друга, почти брата.

– Привет, Катрин, – сказала Сьюзен. – Я очень рада с вами познакомиться. Рада и… немного волнуюсь.

Как же, как же, захотелось мне сказать, да ты, наверно, не волновалась с тех пор, как в первый раз прочла Бхагават-гиту в 1975 году. Но это фальшивое признание, похоже, немного смягчило Катрин, которая произнесла:

– Вот как? – довольным тоном, даже с некоторой гордостью, и в свою очередь призналась: – Я тоже.

Я почувствовала, на расстоянии метра в два, как Никола изрядно расслабился.