Реквием по пилоту - Андрей Лях

— А, — сказал Дж. Дж., — вот и молодая смена. Те, кто высоко понесет знамя. Как спалось?

— Получили-таки, — недовольно и невпопад ответил Эрликон.

Кромвель предпочел воспринять его слова как законный летный интерес и кивнул Вертипороху:

— Дима, зажги.

Над столом зависло вполне осязаемое изображение самолета. Насколько «Милан» был горбат, угрюм и тяжеловесен, настолько «Мираж» строен, изящен и устремлен вперед — каплевидная кабина, острый, снизу срезанный в прямую линию нос, тонкие и высокие гребни килей. Очередное смертоубийственное чудо, но в душе Эрлена шевельнулось, казалось, окончательно похороненное чувство:

— Ну и как он?

Кромвель не выразил особых восторгов:

— Половина дискет еще не пришла, но, в общем, все то же самое. Тяга повыше, лобовое пониже, не для чемпионата, на виражах попотеем, разворот покороче… схема прежняя. Иди, гуляй с девушками. Ты завтракал?

Эрликон отмахнулся и вышел, прикрыв дверь.

Западный Стимфал, в котором брал отсчет первый этап мирового турне группы «Козерог», — название чисто символическое. У мегаполиса, обрезанного по меридиану береговой линией, может быть только один запад — океан, и, в общем-то, так оно и есть. Но существует некоторый географический нюанс: на севере в побережье, и без того высокое, вклинивается столообразное плоскогорье Ванденберг. Там совсем недавно наши друзья искали счастья за штурвалом самолета, и там же, на полпути между Большим Стимфалом и Космодромами, при участии многих заинтересованных фирм и корпораций на месте когда-то буйного пригорода был построен торговый центр, маленький город, на карте — крохотная клякса, соединенная с широченным полукруглым пятном Центра. Это и есть Западный Стимфал. Непосредственно стараниями могущественной компании «Трансгалактик» тут возвели гостинично-концертно-спортивный комплекс, громкое название которого — «Паллада» — было немедленно забыто, и грандиозное сооружение, выдержанное во вполне имперском стиле с примесью доброго старого модерна — после знакомства с Кромвелем Эрлен стал обращать внимание на подобные вещи, и стар и млад именовали просто «Галактик».

За вчерашний день первый ряд колонн Южного входа скрыл транспарант с красной надписью «Козерог», а на шлифованном камне ступеней, вдоль которых можно было бегать и на сто, и на двести метров — если бы нашлись спортсмены с соответствующей разницей в длине ног, и у величественных дверей с выпуклым греческим орнаментом, и у стеклянных простенков бродила и гудела толпа возбужденных безумцев, надеющихся хоть одним глазком взглянуть на кумиров вблизи.

К этим же ступеням и подвез Эрлена неподвластный времени «Харлей-Дэвидсон». Загнав мотоцикл на стоянку, пилот стал подниматься к рельефным дверям — все лестницы в последнее время казались ему крутыми. Популярность — великая сила. Эрликон шел по живому коридору, качая головой и отнекиваясь от сыпавшихся вопросов и предложений. На входе образовалась заминка — «черные ангелы» охраны обоих полов, не получившие, похоже, никаких инструкций, не проявили ни малейшей готовности впустить Эрлена по первому требованию. Несколько месяцев назад такая ситуация повергла бы его в смятение, стыд и ужас и породила бы целую вереницу кошмаров, теперешнее отупение и злость позволяли вовсе не замечать подобных проблем.

Хуже того.

Сразу же по приезде Дж. Дж. принял дальновидное решение избавиться от скифовского «рюгера», поскольку в Стимфале он оставил о себе слишком свежую память и стрелять здесь из него во второй раз было бы по меньшей мере неразумно. Так ошеломивший Эрликона в роковую ночь знакомства с маршалом «бульдог» был принесен в жертву богу морей Нептуну, а Кромвель, побывав с Вертипорохом в каких-то катакомбах, заменил злополучный револьвер на старомодное, но по-прежнему фозное детище Германа Люгера — воспетый в стихах и прозе парабеллум с капризно-изысканно отклоненной назад рукоятью и тем несравненным крутым подъемом, по которому въезжают цилиндры коленчатого затвора.

Эту-то рукоятку и поймал под курткой Эрлен, придвигаясь поближе к самоуверенным стражам и с недобрым весельем думая: уж я войду. И быть бы чему-то, но, к счастью, слава наконец возымела действие, и под восторженный шепот «чемпион, чемпион» и «девочки, смотрите, совсем седой» кожано-металлические вратари расступились, и Эрликон вошел.

Огромный зал с еще более огромным амфитеатром был местами освещен, местами погружен во мрак; бесконечные ряды кресел наполовину были укрыты чехлами, наполовину уже открыты, чехлы были свернуты, как паруса в бурю. Эрлен спустился к сцене. Здесь царили свет и суета, люди всех возрастов — бородатые, лысые, с косичками, а также со всем этим одновременно — что-то вносили, выносили, махали руками и оживленно переговаривались; во все стороны змеились толстые и гонкие кабели, а на заднем плане вообще велось настоящее строительство: там, на фоне бетонной стены со следами опалубки собирали конструкции высотой с трехэтажный дом. Среди всего этого Эрликон увидел Ингу, так же как и остальные, она была в джинсах и в том пушистом свитере, который был на ней в их первую встречу во Дворце музыки. Волосы она заплела в косу и подколола, украшений, кроме серег, не было никаких — словом, она как будто демонстрировала полное пренебрежение к красоте и вместе с тем была так чудно хороша, что у Эрлена захватило дух.

Он стоял, опершись на кресло первого ряда, возле самой сцены, внимания на него никто не обращал, и некоторое время наслаждался тем, что Инга его не замечает. Но вот заметила, улыбнулась и указала рукой в сторону прохода у кулис. Эрликон кивнул и направился туда.

— Ну, здравствуй, — сказала она. — Ты давно приехал? Пойдем, поднимемся наверх, а то тут не поговоришь. Мы здесь с девяти часов и все никак не начнем.

Они поднялись еще по какой-то лестнице, и там Инга провела его по одному коридору, потом по другому, и в итоге они очутились в зале с хрустальными светильниками, зеркальным паркетом и присели у закрытого бара. Вокруг ни живой души, тихо и пустынно.

— Я тебя поздравляю. — Голос Инги рассеивался в пустом пространстве. — Ты там совершил какие-то чудеса. Ну расскажи, очень было тяжело?

— Да как сказать… да. Временами было неприятно.

— Там кто-то погиб? Все-таки у тебя очень опасный вид спорта. Ты плохо выглядишь.

Это был комплимент, но Эрлену отчего-то сделалось тоскливо.

— Давай лучше о тебе. Как твои дела?

— Ах, да ладно. Гуго сообщил тебе? Он разговаривал с отцом, там все закончилось, можешь ни о чем не волноваться.

— Я и не волнуюсь. Это ты о чем-то волнуешься. Что случилось?

Инга сокрушенно махнула длинной музыкальной кистью:

— Гуго пропал куда-то. У него сезон… Сумасшедший. Где его искать? У тебя есть сигарета? — Взгляд у нее стал отрешенный, и смотрела она куда-то в стену. — Ты знаешь, я такую глупость совершила. Надо было бросить все и поехать на эти дурацкие похороны. Да, ты же не в курсе, Колхия умерла, женщина такая, ты ее не видел. Я, дура, побоялась. А теперь просто не знаю, что делать.