Кукловод - Андрей Троицкий

Но Каширин оказался проворнее. Охранник даже не увидел удара, от которого рухнул на пол. Рогожкин, проходя мимо лежащего у двери охранника, пнул его ногой в грудь. Каширин открыл дверь. Поднялся крик, люди вскакивали с мест и беспорядочно метались по залу, наталкиваясь друг на друга, оттого кричали еще громче.

Последней преградой на пути большой любви оказался немолодой швейцар. Швейцар сдвинул на лоб козырек расшитой золотом фуражки, сжал кулаки. Раздвинув руки в стороны, он загородил собой выход из кабака.

Каширин снова забежал вперед Рогожкина, размахнулся и выполнил мощный перекрестный удар, который не получился у него в поединке с Литвиненко. Справа сверху в голову, слева в грудь. Золотой картуз швейцара соскочил головы, взлетел вверх, исчез за стойкой гардероба. Страж дверей, скользя спиной по полированному гранитному полу, как по льду, отъехал под вешалку.

Рогожкин распахнул входную дверь ударом ноги. Повернул голову, плюнул в сторону «Утопии». Машина с раскрытой дверцей стояла в двух шагах от подъезда. Рогожкин, держа Светку на руках, втиснулся на заднее сидение, Каширин сел рядом.

– Гони, шеф, – крикнул Рогожкин.

Машина сорвалась с места и исчезла за темной стеной дождя. Водитель обернулся:

– Куда ехать?

– В мотель «Варяг», – властно приказал Рогожкин.

Светка уже не била кулаками в грудь Рогожкина и не голосила. Она только хлопала длинными приклеенными ресницами.

– Откуда ты такой взялся? – Светка вдруг влепила Рогожкину пощечину.

– С того света. Погостил и вернулся назад. Там мне не понравилось.

– Ну и манеры. Не мог подождать, когда закончится выступление? Ведь меня больше на порог не пустят в «Утопию».

– Не мог подождать, – сознался Рогожкин. – А «Утопия»… Да черт с ней. К такой матери.

Светка повернулась к Каширину.

– А вы кто?

– Да я так… Мимо проходил. Высадите меня, пожалуйста, не доезжая моста.

Водитель остановил машину. Каширин протянул Рогожкину руку.

– Ну, прощай.

Рогожкин потряс ладонь Каширина.

– До свидания. Найди меня, когда вернешься.

– Обязательно.

Скрипнули тормоза. Машина остановилась. Каширин выбрался из салона и, закрываясь от дождя газетой, побежал к подземному переходу.

* * *

До раннего утра Каширин просидел в небольшом заведении, открытом всю ночь. Он много выпил, но чувствовал себя совершенно трезвым, полным сил. Когда рассвело, взял такси и поехал в «Шереметьево». Он получил в кассе заказанный билет, прошел таможню, предъявив на контроле тощую дорожную сумочку с бельем и парой журналов, купленную в городе.

Затем он заглянул в магазин беспошлинной торговли, взял блок сигарет. Через полтора часа на борту летящего «Боинга» в ожидании завтрака он глазел в иллюминатор и листал журнал. Шедший между рядами стюард предлагал напитки.

– Пожалуйста, мне шампанского, – попросил Каширин.

Стюарт снял пробку с бутылки, налил шампанское в высокий бокал. Каширин сделал глоток и зажмурил глаза от удовольствия. Сосед Каширина, седовласый почтенный американец сказал по-английски:

– Знаете, на борту этих самолетов подают очень плохое шампанское. Не советую его пить.

Каширин в два глотка прикончил содержимое бокала, смерил взглядом своего спутника и переспросил по-английски.

– Простите, что вы сказали?

– Я сказал, что здесь подают плохое шампанское.

– Плохое шампанское?

Каширин неожиданно засмеялся. Ему вспомнилась ржавая казахстанская вода, в которой плавали личинки мух и прочий мусор, сушеное баранье мясо с несвежим душком, кислый кумыс, вызывающий тошноту. Он вспомнил перележавшую все сроки свиную тушенку, после ложки которой полдня мучаешься приступами изжоги и отрыжки. Вспомнил людоеда Джабилова, скормившего дорогим гостям манты из человеческого мяса.

Каширин смеялся. Он смеялся так, что на глазах наворачивались слезы. Руки и ноги ходили ходуном, как в лихорадке. Каширин не мог остановиться.

– Ха-ха-ха… Плохое шампанское? Ха-ха-ха-ха… Плохое…

Американец, не понимавший причину смеха, хмурился и пучил глаза. Каширин икал, живот сводила судорогой, но он старался сдержать себя, но продолжал смеяться. Напуганный американец крикнул стюарда. Тот подбежал, склонился над пассажиром.

– Сэр, вам плохо?

– Ха-ха-ха, – надрывался Каширин. – Плохое… Ха-ха-ха…

– Сэр, чем могу вам помочь?

Каширин задержал дыхание, вытер висящие на ресницах слезы. Справившись с приступом безудержного смеха, он перевел дух, вздохнул глубоко и обратился к стюарду.

– Вы можете мне помочь. Очень даже можете. Налейте мне большой стакан вашего шампанского. Оно превосходно.

* * *

Рогожкин явился домой утром следующего дня. После бурной ночи в мотеле «Варяг» он чувствовал себя счастливым и немного усталым. Он отвез до дому Светку. Остался сидеть в машине, а она, одетая только в нижнее белье и длинный мужской плащ, незаметно проскочила в подъезд, помахала Рогожкину из окна парадного. Мол, езжай, не позорь мое честное имя перед жильцами.

В квартире было холодно. Рогожкин снял ботинки, неслышно прошел на кухню. Горели две конфорки плиты, духовой шкаф тоже включен, дверца распахнута настежь. У горячей плиты на стуле спиной к Рогожкину сидел отчим, одетый в махровый полосатый халат, на ногах носки из верблюжьей шерсти. Сергей Степанович положил ноги на табурет и протянул их к горячему духовому шкафу, как к камину. На коленях отчим держал гитару, перебирая струны, тихо пел:

– Виноградную косточку в теплую землю зарою, и лозу поцелую и спелые гроздья сорву… А иначе, зачем на земле этой вечной живу.

Стоявший на пороге Рогожкин дождался окончания душещипательной песни про лозу и деликатно кашлянул в кулак. Отчим вздрогнул, как от выстрела, гитара едва не выпала из рук. Он обернулся, вскочил со стула, уронил табуретку, прислонил гитару к стулу. Шагнув к Рогожкину, обнял его за плечи.

– Хоть бы телеграмму дал, что приезжаешь.

Рогожин только плечами пожал.

– Ты уж извини, но поблизости почты не было. Такая глухомань. А где мать? Как она?

– Нормально. У нее сегодня дневная смена.

– Меня тут не искали?

– Спрашивали по телефону какие-то мужики. Это было как раз, когда ты уехал. Потом перестали звонить. Как твои дела?

– Собрался жениться. На Светке. Сегодня заявление понесем. Она к нам приходила. Такая белобрысая. Помнишь?

– Не припоминаю. А вообще-то правильное решение – жениться.

Тут в прихожей раздался телефонный звонок. Рогожкин вышел из кухни, снял трубку. Звонил один полузабытый приятель по важному делу, насчет работы. Проговорив минут двадцать, Рогожкин ответил, что все взвесит и перезвонит в течение дня. В глубокой задумчивости он вернулся обратно на кухню, где отчим разогревал на плите овсянку и заваривал чай.